Татьяна Яшина - Загадки Красного сфинкса

– Следующая винная порция да будет Святым причастием, полученным из ваших рук в главном соборе Ла-Рошели! Весь католический мир смотрит на нас и ликует, – его величество небрежным жестом отстранил бутылку шамбертена, которую я поднес, чтобы наполнить его кубок. – Мы принимаем капитуляцию Ла-Рошели и желаем войти в город первого ноября, в День всех Святых.

Счастьем прислуживать его величеству королю Франции я обязан Монсеньеру, заявившему:

– Я не хочу ни минуты своего времени тратить на мысли о том, куда ты забредешь в следующий раз. Будешь у меня на глазах. Думаю, ты достаточно твердо стоишь на ногах и увидишь, когда его величеству или мне надо будет наполнить бокалы.

Так что накануне я долго чистил сапоги и платье, хранившие следы крови, грязи и пороха. «Вот кончится осада – попрошу у Монсеньера новые ливреи всем слугам! А то что же это – даже у Шомберга все ходят с разрезными рукавами, а мы все в гладком. Можно сделать лиловые разрезы, с серым будет очень красиво, – размышлял я, – и сапоги новые».

Так что я, из всех людей Монсеньера, находился наиболее близко к его величеству, стоя рядом с тремя собеседниками, за спиной Монсеньера. Впрочем, Сен-Симон, королевский фаворит, в беседе участия не принимал, привычно, как мне показалось, придав своему лицу выражение полного бесстрастия, напомнив этим Жюссака. Сен-Симон и внешне походил на нашего начальника охраны – только волосы чуть темнее – не пшеничные, а темного золота, и усы короче. Но за столом он был почти так же неподвижен, как и Жюссак у входа.

Его величество бросил на меня мимолетный взгляд своих печальных матово-черных глаз, и некоторое время затем изучал лицо Монсеньера, протягивавшего последнее письмо ла-рошельского мэра.

На его величестве была черная шляпа с черными и белыми перьями, отделанная узкой полоской золотой тесьмы. Такая же золотистая ткань украшала прорези его черного шелкового камзола, черные же плащ, штаны и сапоги выглядели довольно скромно, и только очень широкий воротник и манжеты оживляли его костюм.

Сен-Симон тоже был в черном, но его тонкое лицо было красиво даже при таком простом наряде, а оттенок волос был точно таким же, как отделка костюма короля.

«Интересно, в каком наряде его величество будет принимать капитуляцию Ла-Рошели?» – думал я.

Я и не предполагал, что эта честь целиком и полностью будет принадлежать моему хозяину.

– Кого седлать – Зевса или Ахилла? – услышав этот вопрос, Монсеньер едва заметно улыбнулся: ответ был очевиден, но настолько хорош, что не грех было и озвучить прописную истину.

– Белого.

Зевс был прекрасный конь – мощный, послушный, но для триумфального въезда в Ла-Рошель белый Ахилл, брат жюссаковского Аттилы, подходил больше.

– Монсеньер, а можно…

– Можно. Возьми Купидона, – ответ мсье Армана вознес меня на вершину блаженства – караковый жеребец Купидон был украшением конюшни наряду с Зевсом, Аттилой и Идальго. Изящный, со смоляной шерстью, на которой пламенели рыжие подпалины у ноздрей, под мышками и в пахах, жеребчик был огненного, норовистого склада. Рошфор таких лошадей обожал, мсье Арман же предпочитал спокойных гигантов. – Вкуси и ты плоды победы.

Так что я не стал скромничать и нарядился в красный дублет.

Утро капитуляции мсье Арман встретил в красной шелковой сутане, красных ботфортах и, кроме того, пожелал надеть доспех.

– Быстрей. Позови Рошфора на помощь, – отрывисто бросил он, не отрываясь от изучения текста капитуляции, поданной ему секретарем, красноглазым от бессонной ночи.

Я передал Рошфору нагрудник, а сам взял заднюю часть кирасы и приложил к спине Монсеньера. Рошфор приладил нагрудник на место, ловко продев ремни в пряжки на спине и затянув с первой попытки, хотя мсье Арман ничуть не помогал, а даже мешал, ставя на весу росписи в бесконечных приказах.

– Гвардию Гиттона арестовать всех до единого. Никаких воинских соединений в городе, кроме армии его величества.

Я продел ремень со спины, Рошфор протянул вперед, плотно фиксируя обе половины кирасы на поясе. Кираса надета.

– Приказ на арест Гиттона.

Я взял правый наруч, откинув его на петлях наподобие раскрытой книги, и стал прилаживать к руке, лишив мсье Армана возможности писать. Пока я продевал шнуры, притачанные к рукаву сутаны, в отверстия наруча, Монсеньер попытался расписаться левой, но не преуспел.

– Приказ на выдачу хлебной порции всем горожанам.