Ольга Михайлова - Похоть

Но сосредоточиться не мог, путался и поминутно ошибался. Отчаявшись сделать правильный расчёт, Хэмилтон попросил Берту Винкельман о помощи, и её дельные советы действительно помогли. Он успел к возвращению группы и всё рассчитал правильно.

Откинувшись на спинку стула, обессиленный и неподвижный, он, тем не менее, ликовал. Ему уже дважды удалось наставить рога Тэйтону, и никто ничего не заподозрил. А, между тем, возникни у них подозрение — все они стали бы на сторону Тэйтона и осудили бы его, Хэмилтона. Мораль и все такое прочее.

Что же, проповедовать мораль легко, да вот только обосновать ее трудно, это вам не перечень поступков и не сборник правил, которыми можно пользоваться, как аптекарскими рецептами. Моралист, провозглашающий господство долга над желанием, обязан доказать правильность своего тезиса, но нет — не может! Их мораль — упрощённое назидание детских книжек вчерашнего дня, потуги бездарных людей, пустая выдумка, иначе весь мир стал бы святым, и вот ведь беда: чем больше читают мораль, тем меньше её потом оказывается.

Однако всё обошлось. Эти узколобые фанатики, неделями копающиеся в грязи, вырывающие из земли осколки глиняных черепков и прочий унылый хлам, делающие с него снимки и описания, — ничего вокруг себя не видели. На этот раз им, правда, повезло, находки, подобные той, что они сделали, Стивен знал это, встречались нечасто. Когда новость обнародуют, их имена будут у всех на слуху. Их начнут замечать, брать у них интервью, они прославятся. Впрочем, все, здесь собравшиеся, и так люди с именами.

Но до чего они ограничены и консервативны, как узки их интересы, как велико их нежелание видеть широту мира, красоту чувства! Они неспособны принять чужие мнения, расширить своё сознание, и вечно глядят на мир сквозь призму своего ограниченного опыта. Как скучна эта унылая Берта Винкельман, как нелеп её фанатик-муж! Даже Карвахаль, притом, что он довольно талантлив, всё равно ограничен. Он совершенно не замечает женской красоты, не видит тайны жизни, которая здесь, рядом, протяни только руку…

Глупцы.

Вернувшиеся из Комотини археологи решили, что праздник лучше отложить до выходных, тем более что в субботу прогноз снова пообещал дождь. В итоге Тэйтон в тот же вечер успел проверить результаты анализов, а кроме того, попросил у Берты Винкельман показать ему фреску, отреставрированную доном Карвахалем.

Самого Карвахаля в лаборатории не было, Берта вынула из шкафа упакованную испанцем работу и сняла с неё ворох папиросной бумаги. Хэмилтон с удивлением наблюдал за Арчибальдом Тэйтоном. Он стоял неподвижно и словно заворожённо, по-бычьи наклонив голову вперёд и жёстко сомкнув губы в тонкую линию. Потом покачал головой, пробормотал что-то неразборчивое и потёр лицо ладонью.

В лаборатории появился Дэвид Хейфец. Медик с порога заметил, что именно рассматривает Тэйтон, и тихо чертыхнулся.

— Некоторых, Арчи, так и тянет потрогать языком больной зуб.

— Он — мастер.

— Ты о живописце или о Рамоне?

— О Карвахале.

Хейфец подошёл и стал рядом с Тэйтоном.

— Да, отлично сработано. Он же учился живописи.

Тэйтон хмуро оглядывал фреску. Хэмилтону показалось, что он говорит совсем не о том, что у него на уме. Речь его была натужна, слова слетали с губ с каким-то незримым, но явным усилием.

— Мне как-то в отрочестве приснился сон, — неожиданно проговорил Тэйтон.

Хейфец хмыкнул.

— В отрочестве всем нам снятся золотые сны.

— Нет, — покачал головой Тэйтон, — лет в двенадцать я видел кошмар. За год до этого умер мой старший брат, и мне приснилось, что на Хэллоуин он пришёл ко мне в гости — скелетом. Из его глаз сыпалась земля, серый пепел, он пытался что-то сказать, но рот тоже был забит землёй.

Хейфец вытаращил чёрные глаза на дружка и поёжился.

— Представляю. Ты сильно испугался?

— Нет, я стал помогать ему освободиться от земли, мне казалось, что он должен сказать мне что-то важное. Однако, как только я очистил его рот, я проснулся. Я потом много лет вспоминал этот сон и даже пытался вызвать его снова. Звал брата перед сном, просил прийти. Но Юджин больше не приходил.

— И ты стал археологом? — изумился Хейфец.

— Да, я не боялся смерти или не очень боялся. Скорее, мне нравилось заглядывать ей в глаза и пытаться узнать, что за ней — полный распад, долина теней, Елисейские поля блаженных или иное небо и иная земля. Но не каждый привет с того света радует.