Ольга Михайлова - Похоть

— Где ты пропадал весь день, Пако? — не поднимая головы, спросил Бельграно Карвахаль, потом, не услышав ответа, обернулся к итальянцу. — Господи, что с тобой?

Бельграно выглядел осунувшимся и постаревшим. Он сел рядом с Карвахалем и, не замечая Хэмилтона, молча протянул Карвахалю свою находку.

— Похож на сосуд для хранения папирусных книг, — вежливо заметил Карвахаль. — Но что случилось?

Хэмилтон заметил, что сосуд совсем небольшой, с маленькой ручкой — то ли для шнурка, то ли для какого-то иного крепления к поясу.

— Там плотно пригнанная глиняная пробка. Мне удалось открыть его. — Франческо, не забирая из рук Карвахаля сосуд, вынул с торца своей находки ещё один маленький цилиндр, оказавшийся пробкой, потом извлёк оттуда свиток папируса, закреплённый на двух потрескавшихся деревянных палочках с небольшими утолщениями на концах, и протянул его Рамону.

Испанец осторожно развернул свиток. Несколько минут вглядывался, потом вытащил из кармана лупу в серебряной оправе и снова всмотрелся в текст. Он подобрался в кресле, на лице отпечатался явный интерес. Тон голоса стал серьёзнее и жёстче.

— Ну, что же, — откинулся он через пару минут на стуле. — Это charta fanniana, так называемая «фанниевская харта», шириной семь с половиной дюймов. На ней греческий текст Апокалипсиса, хоть, конечно, не весь, — уверенно обронил он и даже прищёлкнул языком в изумлении, — потрясающей сохранности. Древнейшим из греческих манускриптов Апокалипсиса является третий папирус Честера Битти, датируемый серединой третьего века. Там десять листов из тридцати двух, всего же в мире около трёхсот списков этого текста. Если обнаружится, что твоя находка древнее папируса Битти… — его глаза расширились, — это, конечно, будет сенсация.

Слова эти, как ни странно, ничуть не воодушевили итальянца. Франческо был бледен и мрачен, казалось даже, что его лихорадит.

— Ты обратил внимание, — указал тем временем Бельграно на папирус, — там, в конце…

Карвахаль бросил ещё один быстрый взгляд на Франческо и осторожно перемотал свиток. Текст обрывался на третьей главе, но той же рукой, что начертала послание, в конце было выведено, что записано сие рукой Аристида, писца Вукола, под диктовку Иоанна, апостола Христова, в третий год правления Домициана для передачи с Евменом в Пергам.

— Ну и что?

— Как что? — Бельграно вскочил со стула, но тут же остановился, помедлил и сел снова. — Если послание окажется подлинником, это ведь будет означать, что Апостол — автор только послания к семи асийским церквям, а всё остальное Откровение… добавленные, подложные главы? Подделка? — в глазах его промелькнул ужас.

Карвахаль поднял тяжёлый взгляд на итальянца и снова посмотрел на папирус.

— Не понимаю тебя, Пако, — пожал он плечами. — Церковь не всегда признавала Апокалипсис каноничным и Иоанновым, и жившие раньше святого Иустина Климент Римский, Варнава, Ерма, Игнатий, Поликарп и Папий никогда не упоминали об Апокалипсисе, хотя Поликарп — ученик Иоанна, Игнатий — ученик Поликарпа, Папий слушал Иоанна, а Ерма, Климент и Варнава — мужи апостольские. В восемьдесят пятом апостольском правиле Апокалипсиса нет в числе канонических книг, Кирилл Иерусалимский и Григорий Богослов, перечислив канон Нового Завета, тоже не упоминают его. Христиане отделившиеся, несториане и яковиты, не знают Откровения. Дионисий Александрийский сомневается в авторстве Иоанна, а Кай, римский пресвитер конца второго века, считает Апокалипсис произведением еретика Коринфа. Он отсутствует и в списке Лаодикийского собора триста шестьдесят четвёртого года. На рубеже пятого века, однако, возобладало мнение Афанасия Великого о каноничности Откровения. — Карвахаль усмехнулся. — Несмотря на протесты многих отцов, решили, что книга слишком популярна и запрещать её глупо. Возможно, тут истина была принесена в жертву пошловатой практичности. Подход, не свойственный обычно святым, но… Возможно, однако, что Афанасия вдохновила пятая глава, казалось, что пророчества начали сбываться. «Ибо Ты Кровью Своею искупил нас Богу из всякого колена и языка, и народа и племени, и сделал нас царями и священниками Богу нашему; и мы будем царствовать на земле…» Гонения прекратились, христианство стало дозволенной, а потом и государственной религией.

— Но ведь… если некто взял и просто присоединил к посланиям Иоанна свои страницы… Это жульничество?

— Ну, не обязательно, хотя, не исключено, — развёл руками Карвахаль, добродушно улыбнувшись. — Это были времена гонений и сумятицы, и некто вполне мог, переписав Послание апостола, добавить к нему свои «пророчества», а потом распространить свиток уже под авторством Иоанна. Разумеется, после смерти евангелиста.