Ольга Михайлова - Похоть

Теперь на него навалилась усталость. Он побрёл в душ и несколько минут просто приходил в себя под тёплыми струями. Постепенно успокоился. Подумав, вымыл голову: ему казалось, что его волосы хранили на себе чудный запах Галатеи, потом вытерся мохнатым полотенцем и завалился на кровать. Его медленно наполняло торжество. Этот сумрачный день принёс ему счастье. Он был победителем.

Победителей не судят, им незачем оправдываться. Никакие предосторожности мерзавца Тейтона, никакие нелепые предупреждения наглеца Хейфеца ничему не смогли помешать. Он добился своего.

Он получил Галатею.

Тут он вспомнил о Карвахале. Забавно, но он сумел обойти его. Теперь, когда Стивен понял, что предпочтён ему, что испанец безразличен Галатее, Рамон Карвахаль не вызывал ревности. Хэмилтон даже готов был признать его стоящим человеком. Неглупым и приличным.

Волосы его быстро высохли, и Стивен подумал, что ему лучше всего сейчас спуститься в лабораторию и заняться анализами. Заодно разузнать, не заметил ли кто чего. Он не был до конца уверен в Долорес Карвахаль. Она тоже жила на третьем этаже и могла бы, случайно проходя мимо, услышать, что в комнате миссис Тэйтон кто-то был. Также наверх могла подняться и Берта Винкельман.

Он почему-то не боялся, что Тэйтон заподозрит Галатею: в ней проступала большая опытность, а такие леди умеют прятать концы в воду. Главное, чтобы никто не заметил его.

Хэмилтон осторожно спустился по боковой лестнице вниз. Возле лаборатории стояли Бельграно и Карвахаль, которых слушали Берта Винкельман и Долорес. Рамон рассказывал, что машину с другом Сарианиди пришлось вытаскивать из оползня. В Маронии в половине посёлка нет света, залито несколько дворов в низине у реки, и часть трассы с десятком машин снесло с насыпи. Нужную им машину они нашли возле заблокированного поваленными деревьями магазина. Тэйтон, силач, привязал себя спасательной верёвкой к автомобилю Спиридона и с тросом пробился сквозь селевые потоки к затопленной машине. Закрепил трос и дал Рене команду двигаться. Их вытащили за пять минут, но с остальными машинами пришлось повозиться. Винкельман во время спецоперации разбил очки, а Лану потерял кроссовку. А вот умный Хейфец догадался надеть болотные сапоги и правильно сделал.

— Сарианиди и Хейфец повезли мальчишку в больницу. По-моему, он просто перепугался, но Хейфец боится переохлаждения.

Женщины охали, расспрашивали о подробностях, однако Карвахаля это происшествие уже не волновало, и он начал новый раунд консультаций с Бертой Винкельман о восстановлении фрески, целомудренно окрещённой им «La pasión» [3] Страсть (исп.) . Ему явно не терпелось приступить к работе.

— Я бы подождала ещё день, херр Карвахаль, начать всё же лучше завтра с утра. Однако как хорошо, что мы успели снять её перед ливнем, — оживилась она, — вы как чувствовали.

С этим Карвахаль не спорил, и всё время до вечера потратил на попытку собрать фреску, получив её точную копию в 3D-формате, он готовил одинаковые элементы орнаментов, восстанавливал отсутствующие части, оцифровывал мелкие детали. Хэмилтон, всё это время определявший состав глины погребальных сосудов и одновременно неживший в памяти своё сладостное соитие с Галатеей, на минуту отвлёкся от воспоминаний, когда увидел лицо Карвахаля. Одухотворённое и возвышенное, оно было сейчас не лицом учёного, но святого.

Он сказал об этом Карвахалю.

Тот усмехнулся.

— Святость — это бунт: святой отвергает мир, принимая на себя все его горе. Я же не свят, а просто искушён.

Берта Винкельман неожиданно рассмеялась. На вопрос, что её так развеселило, процитировала Гёте. Его Мефистофель говорит о себе: «Allwissend bin ich nicht, doch viel ist mir bewu?t…», то есть, «Я не всеведущ, но лишь искушён…»

Карвахаль смутился и закусил губу.

Вскоре вниз спустились Гриффин и Тэйтон. Хэмилтон с некоторой опаской взглянул на спонсора экспедиции, но тот вёл себя совершенно естественно, выглядел немного усталым, но совершенно спокойным. Гриффин беспокоился о том, не затопило ли нижний раскоп, как звал он теперь участок с некрополем, и уговаривал Тэйтона сходить посмотреть. Тот не соглашался: если затопило, значит, ничего не поделаешь, сам он, однако, считал, что тент спасёт раскоп.

Вернулись Хейфец с Сарианиди, подоспели Лану и Винкельман, один — с новыми кроссовками, другой — с новыми очками, и Долорес Карвахаль пригласила всех к ужину. Хэмилтон побледнел: он боялся, что чем-нибудь выдаст себя, увидев Галатею. Она, однако, не появилась, попросив принести её ужин в комнату. Тэйтон мимоходом сообщил, что его супруга неважно себя чувствует.