Ирина Воробей - Ублюдок

Сегодня Марк открыл живую тишину. В его огромной полупустой квартире обычно царило мертвое молчание, пропитанное бетоном и пластмассой. В одинокие вечера, когда он в очередной раз сидел посреди просторной гостиной и читал какую-нибудь замысловатую книгу, ему казалось, что, если в черной дыре есть звук, то он именно такой. Как вакуум, только более пустое, абсолютное ничего. А здесь, в лесу, над умиротворенной гладью озера, под кронами деревьев и в мраморной защите проглядывающих сквозь зелень скал звенела натуральная живая тишина. В сравнении с полным отсутствием звука, здесь было шумно, но настолько гармонично и естественно, что вселяло спокойствие и придавало всему смысл.

Его покой нарушило легкое касание мягких рук. Они потрепали его по голове и ласково спустились на костлявые плечи. Марку хотелось лопнуть от внезапно нахлынувшего гнева. Эти спонтанные прикосновения вызвали мурашки по всему телу. Он невольно дернулся. И Вера сразу почувствовала раздражение. Она нахмурилась и села рядом с вопросительным выражением лица.

– Доброе утро, – сказала девушка, помолчав в недоумении полминуты.

– Доброе, – нехотя ответил Марк, не глядя на нее.

Ночью ему нравилось смотреть на ее голое тело, целовать ее полные губы, вдыхать аромат кожи и волос, но сейчас она казалась ему противной. Даже низкий голос резал уши. «Зачем она проснулась?» – с досадой думал парень, с силой отрывая пучок травы от корней и растирая его в кулаке. Это помогало сохранять хладнокровие.

– Что с тобой? Я думала… – начала Вера, но тут же осеклась, поймав леденящий взгляд.

Непроизвольные жесты и взгляды говорили красноречивее любых самых тщательно подобранных слов. Особенно самых тщательно подобранных слов.

– Понятно, – девушка поджала губы, которые он ночью с такой жадностью целовал.

– Считай это моим скромным подарком на твой выпускной, – безразлично сказал парень, уколов ее в самое сердце.

Оно тут же разбилось. И осколки убили бабочек, разлетавшихся в животе. Кажется, ни одной живой теперь не осталось. Внутреннее излияние крови причиняло адскую боль.

– Если ты в меня втрескалась, то это твои проблемы. Я тебе ничего не обещал, – почти равнодушно, но с легкой ноткой самодовольства проговорил Марк, тем самым добив девушку окончательно.

Сердце перестало качать кровь. И теперь вены заполнялись болью. Одновременно стало стыдно и обидно. Вера закрыла лицо руками, чтобы сдержать слезы. Марк еще полминуты смотрел на нее, будто наслаждался чужим горем, а девушка, немощная, ослабшая и разочарованная, оставалась сидеть в неловкой позе на согнутых ногах с закрытым ладонями лицом. Волосы спускались вниз, скрывая ее от теплых лучей солнца и его брезгливого взгляда. Осознание, что ее использовали и выбросили как одноразовую салфетку, было невыносимо. А она ведь верила до этого момента в сказки. Не в те, которые про нереальных Золушек и прекрасных принцев, а в свою сказку. В ней сидела убежденность, что волшебное счастье должно снизойти до нее. И оно снизошло вместе с его мокрыми поцелуями и сильным членом, с болью раздвинувшим упругую плоть и разорвавшим тонкую плеву. Но сказке быстро пришел конец.

– Ненавижу тебя, – прошипела девушка.

Марк только этого и ждал. Он с победоносным видом поднялся с булыжника, чмокнул ее в макушку головы и, потрепав слегка волосы, ушел, ничего не ответив.

А Вера осталась сидеть на берегу, утопая в собственных слезах. Это был жестокий удар. Позорное поражение. Грудь сдавливалась, словно плотный газ окружал ее, не давая ни вздохнуть, ни выдохнуть. Она замерла, как статуя, с поломанной душой. Слезы текли по щекам, но это не помогало облегчить боль. Вера проследила за тем, как Марк уходит в чащу леса, одновременно любя и ненавидя его всем разбитым сердцем. Она просидела на берегу около двух часов, пытаясь успокоиться и натянуть улыбку на лицо. Но глаза по-прежнему оставались красными, а губы дрожали, удерживая крик отчаяния.

Постепенно начали шелестеть палатки. Друзья просыпались по очереди и вылезали из брезентовых домиков. Марк гулял по лесу. Вот-вот должны были проснуться и Игорь с Мариной. Вера понимала, что брат не должен ни о чем узнать, потому тщательно умывалась холодной водой, чтобы смыть все следы расстройства. Через полчаса напряженных усилий это, наконец, удалось. Губы скривились в уголках, оставив на щеках еле заметные ямочки. Глаза стали такими же холодными и пустыми, как озерная гладь. И все как будто встало на свои места.