Эм Ленская - Присвоить тебя

– Что же, радуйся, Захар, все-таки у тебя получилось меня обидеть, – произносит Одинцов и шумно сглатывает.

А потом, задев стул, который мерзко чиркает по полу ножками, разворачивается и шагает к выходу.

Вот блять.

Захар трет ладонью лицо. Бесится: почему ему не насрать?

– Отдыхай. Доброй ночи, – доносится от двери.

– Постой, Тимофей, – прилетает с постели в ответ. – Подожди, вернись. Пожалуйста.

Захару хочется протянуть руку навстречу. Хочется схватить этого мажорчика за край выданной в госпитале безликой толстовки, которая до безобразия идет Одинцову даже в контрастном комплекте с модными брюками и брендовыми туфлями на длинных ногах. Хочется заставить сесть на кровать и выслушать. Хочется сжать его смазливое лицо пальцами и процедить сквозь зубы: бесишь. Бесишь, что чувствую себя обязанным и в тот же момент благодарным. Чувствую раздраженным, потому что начал свыкаться с подобной жизнь. И что вновь, вот сейчас, когда ты едва держался, чтобы опять не распустить по-мальчишески нюни, у меня в башке дернуло тумблер неясных воспоминаний. Бесишь, потому что въедаешься под кожу, как чернила татуировки, которую я не хотел набивать. Как клеймо.

Одинцов в сомнении топчется на пороге, но потом отпускает дверную ручку. Оглядывается, будто ждет, что Захар передумает и пошлет его. Но он молчит, и Тимофей медленно возвращается. Недолго колеблется и занимает место с краю постели, сложив на груди руки. Насупился. Того и гляди надует губешки.

– Я слушаю, – говорит Одинцов, стараясь скрыть очевидное то ли волнение, то ли мандраж – поздний час, минувший стресс и остатки невыветрившегося алкоголя вкупе действуют подавляюще для его организма.

– Извини, что был груб, – произносит Захар, собрав необходимое мужество. Порой попросить прощения – более тяжкий труд, чем выиграть бой у противника. А выдерживать пронзительный взгляд Одинцова – труднее, чем вытерпеть прямой хук в челюсть. От взгляда не получается уклониться, он будто физически оседает на коже.

– Я тоже вспылил, когда увидел, что ты ранен и не хотел этого признавать. Так что квиты, – отвечает Тимофей. И смотрит мягче. Но позу выдерживает.

– Спасибо, – быстро слетает с губ Захара, пока он теребит ухо. Знает: это верный признак, который выдает нервозность, но ничего с этим не может поделать. Действовал рефлекторно. Спалился. – Ну, что помог. Скорую вызвал и… все остальное.

Хмурится, прокашливается. Гребаный боже! Он так не вел себя даже с девчонкой, в которую был влюблен в средней школе. Хочется прикрыть пятерней Одинцову лицо, отвернуть, чтобы не пялился словно бы в ожидании. Всё, Захар извинился, исправил просчет. Что еще требуется? Поклон?

Но Одинцов сам определяет условия.

Тянется и вновь берет Иваньшина за руку.

– Пожалуйста, обещай больше не подставляться, – просит Тимофей.

Захар замечает, как покраснели его глаза, а веки словно готовы упасть. Господи, думает Захар, как же Тима устал и как сильно тому хочется спать.

– Ну ведь я же пёс, и должен защищать хозяина, – хмыкает Иваньшин. Самому противно, особенно при виде выражения лица Одинцова, словно тот получил пощечину.

Стискивает сильнее в ладони пальцы Захара, еще не больно, но хватка крепкая, будто впаивает.

– Я запрещаю тебе так говорить. Даже если тебе это противно, но ты мой друг, Захар. Ты для меня важен. И у тебя нет хозяина.

– Не противно, – через паузу выдавливает Иваньшин. – Просто непривычно. И все еще непонятно, почему ты так впрягаешься за меня.

Эта честность слегка смущает, но кажется Захару довольно уместной. У них сейчас нечто вроде минутки откровения. Впрочем, Одинцов всегда болтает то, что у него на уме без разбору. Всегда вываливает на Захара без колебаний. Отчего иногда складывается ощущение – это нарочно. Чтобы задеть, как-то подначить или вывести на реакции. Но не со зла. Из любопытства, спортивного интереса или… симпатии? В голове у Захара всплывают слова, сказанные Одинцовым еще в самом начале: «Ты мне понравился». Но как кто?

– Ты поверишь, если я отвечу, что до конца и сам все еще не понимаю? – натянуто улыбаясь, спрашивает Тимофей, глядя не в глаза, а на ладонь Захара, которую, кажется, не планирует выпускать. – Ты привлек мое внимание своим видом, ты выглядел обреченно. У тебя были проблемы, а я мог помочь их решить. Ты вправе назвать меня эгоистом, что действовал самостоятельно, не поинтересовавшись твоим мнением, но когда ты проиграл бой, я не думал, просто действовал. Испугался, что они банально выкинут тебя или добьют. Поэтому пустил в ход единственное, что было мне доступно – деньги. Но это вовсе не значит, что я купил тебя. Просто каждый заслуживает шанс на лучшую жизнь. И в моих силах помочь тебе. Разве это плохо? Скажи, Захар.