Аннализа Фоль - Любить Нельзя Бояться. После насилия

Наша семья не была примером счастливых отношений. Мама очень много страдала. И она не могла показать нам, какими должны быть отношения между мужчиной и женщиной. Дебоши отца в состоянии алкогольного опьянения приводили меня в ужас. Я дрожала как осиновый лист, выслушивая его издевательства над матерью. Правда, нас с сестрой он пьяным старался не бить. А когда был трезвым, мы даже неплохо проводили время. Помнится мне как он играл на гитаре. «Песня о друге» Владимира Высоцкого или «Журавли» Марка Бернеса звучали в его исполнении как колыбельные. Иногда по вечерам отключали электричество. Тогда отец усаживался с нами на диване и загадывал загадки или рассказывал сказки. Мы с Катей прижимались к его подмышкам, запуганные темнотой, но с интересом слушали его басистый голос.

Сказка, в которую верили дети, заканчивалась, когда он пропускал рюмку-другую. Однажды папа проснулся с похмелья и начал материться, разбрасывать кругом попавшиеся под руку предметы. Мамы в тот момент не было дома – то ли за покупками уехала, то ли на работе еще была. На улице стоял мороз. Весь двор был покрыт белым снегом. Мы с сестрой настолько испугались агрессивного поведения отца, что босиком и практически в чем мать родила, выскочили на улицу. Подальше от греха. Заплаканные, у калитки мы дожидались, когда же вернется мама.

А когда к отцу присоединялся сосед-собутыльник, спектакль удавался на славу. И мне казалось, что нормальной жизнью мы жили только в антракте, когда отец был трезв. В один злосчастный вечер два алкоголика потребовали от мамы «подать им жрать». Не знаю почему, но при каждой пьянке отец был одержим тем, чтобы его накормили. Откуда пошла такая боязнь нехватки еды? Может, потому что в его семье было пять ртов, не считая шести умерших детей? Да, в послевоенные годы было трудно с провизией. 1947-й – год массового голода в Советском Союзе – долгое время держался в строжайшем секрете. Этот год был годом рождения моего отца. Он рос в период, когда люди вынуждены были есть как собаки – или что останется, или жалкие подачки от государства, которое изымало все запасы колхозов и совхозов, даже ходили слухи о каннибализме.

Помню, у Маруси, бабушки со стороны моей мамы, было несколько коров в хозяйстве. Она рассказывала, что все масло, которое взбивала, приходилось отдавать государству. Ее дети со слезами просили хоть горошинку масла взять в рот. Но они вынуждены были повиноваться власти. Может, от этого у отца такой неконтролируемый страх недоедания?

В тот вечер кастрюля борща, приготовленная моей мамой, полетела ей на голову. Но этот жест совсем не говорил о том, что ему не хватало еды. Скорее, это демонстрация контроля над женщиной. Ему нравилось смотреть, как мама бегала вокруг него на цыпочках и выполняла все его желания, как рабыня Изаура. У папы был еще один бзик: он постоянно думал, что моя мама ему изменяла, когда он был на вахте. Эти заявления были абсолютно беспочвенными и, скорее, выражались в разности их сексуальной активности. Какое влечение может испытывать женщина, вымотанная на работе, занятая детьми и хозяйством? К тому же если ее постоянно унижают и оскорбляют?

В моей памяти отпечатался еще один случай, которым я была сильно напугана. На тот момент отец уже не спал с мамой в одной комнате. А вообще, когда он выпивал, он уходил в соседнее строение – бывший сарай, переделанный под комнату, в случае незваных гостей. Мы с Тасей уже находились в постели в ожидании, когда же его буйство закончится. Мать с полотенцем в руках и горькими слезами прошла мимо.

– Ты куда? – спросила я ее.

– Д, куда! – с комком в горле произнесла она. – Если хочет трахаться, придется пойти и лечь под него.

У меня остался горький осадок. Мама должна была отдавать себя тому, кто ее постоянно унижает, бьет, психически калечит. Через полчаса она молча вернулась, приняла душ и ушла в свою спальню. У меня не укладывалось в голове, что отец ей сделал больно. Изнасиловал. Надругался над той частью тела, которая выражала ее женственность, ее начало, ее детей. В тот момент я возненавидела его больше всего на свете. Я не понимала, как можно жить с мужчиной, если он так с тобой обращается.

Однажды я пропалывала грядки в моем огороде. Соседка Таня, немного старше, чем моя мама, тоже прорывала сорняки у себя на картошке. Наши огороды находились рядом. Никаких заборов между ними не было. Лишь узкая тропинка, являющаяся общей для обоих владельцев земельного участка, разделяла их. И вдруг ее пьяный муж, Юрка, с матерным криком набросился на жену. В руках у него оказалась коса. Он неуклюже замахнулся на Татьяну. В состоянии алкогольного опьянения трудно контролировать свое тело. Но тем не менее нанести ущерб или покалечить – легко. У меня в сердце все екнуло. Такое впечатление, что ты находишься в фильме ужасов, где невозможно контролировать сюжет. Слава богу, ей удалось увернуться и убежать.