Анна Миллер - Вебкам

Лишь следы на песке исчезнут, но не сделанный выбор…

Октябрьский вечер был наполнен прохладной моросью. Рой мелких капель можно было разглядеть в свете рыжих фонарей и лунного света. Сидя на кухонном подоконнике, было удобно наблюдать за белым диском, зависшим над жестяными питерскими крышами с торчащими телевизионными антеннами и трубами. Крыши дворика, который уводил в еще один двор, а дальше – в еще один, куда-то вглубь Лиговки.

Мужчина сидел на кухонном подоконнике и курил. Свет в квартире был выключен. И поэтому так хорошо была видна луна. Она умудрилась как-то пролезть в этот двор-колодец и нырнуть в лужу на асфальте.

В эту же лужу, тесно прижимаясь друг к другу, пытались протиснуться и нависшие дома, стоявшие плотным кольцом. В нем гулким эхом разносился каждый шаг, каждый шорох, что попадал туда. И сейчас это был звук приближающихся шагов. Женский каблук неспешно выстукивал путь в свое временное пристанище.

В прихожей послышался звук открываемого замка. Включили свет. Секунду спустя на пороге кухни появилась женщина в элегантном деловом костюме.

– Давно сидишь? – приятным мягким голосом спросила она.

– Так это все правда?

Мужчина выпустил дым, крепко затянувшись. Повисла громкая пауза.

– Да. Ты сможешь когда-нибудь простить?

Силуэт отделился от подоконника и, чуть задев стоявшую в дверном проеме женщину, вышел из кухни. Арина продолжала стоять, глядя в пустоту. Раздался хлопок двери. Она подошла к окну, чтобы проводить мужчину в дождливую ночь, из которой к ней он уже не вернется. Она взглянула на пепельницу: та была переполнена окурками. Он не курил уже много лет.

А луна была такая яркая. Женщина в проеме кухонного окна выглядела сейчас, словно бродвейская звезда в свете софитов. Да, он уже никогда не вернется.

После четырех дней в вагоне поезда «Благовещенск-Москва» плыть по рельсам, несущим ее в Питер, было сказочным удовольствием. «Юность» скользила как горячий нож по сливочному маслу.

Арина любила поезда. С раннего детства ее семья все время колесила: переезды отца к местам службы, поездки в гости то к бабушке, то к друзьям родителей по всему Союзу. Но в дороге ей никогда не было скучно, дорога никогда ее не тяготила. Кто-то не мог спокойно наблюдать нескончаемые пейзажи необъятной Родины, а ей – нравилось. Во-первых, монотонность проносившихся мимо пасторалей задавала нужный ход ее мыслям. Она любила мечтать. А во-вторых, эти пейзажи были просто прекрасны. Даже покосившиеся домики и однотипные «панельки», разбросанные тут и там, не ощущались чем-то инородным. Все это было знакомым, понятным и родным.

А природа…Ей не очень нравилась природа средней полосы. В городе на Ангаре, где жила ее бабушка, березы и сосны были высотой с десятиэтажный дом. Ей нравилась эта величественность. Сибирская крепость духа, сочилась здесь, казалось, вместе с березовым соком. А вот проезжая окрестности Омска, она всякий раз ловила себя на других мыслях: жиденькие пролески и чахлые березки вызывали чувство тоски и недоумения.

А сейчас, по дороге из Москвы в Питер, она успела почувствовать себя и Татьяной Лариной, и Наташей Ростовой, и Лизонькой Муромской, что бежит наперегонки с ветром на встречу с Берестовым. Про себя она называла эти пейзажи – «классикой».

На столике дребезжала ложка в фирменном стакане с подстаканником. На правой нижней полке, чуть приоткрыв рот спала попутчица – пожилая женщина, принакрывшись журналом «Burda». С верхней полки свесилась рука с маникюром по последней моде: длинные заострённые ногти, покрытые лаком ядовитого цвета с блестками.

Именно так, много лет назад началось ее путешествие в северную столицу. В тот же день, как три подруги-студентки получили дипломы об окончании училища, их ждал поезд до Питера. В поезде у Арины были выкуплены два места в купе: на нее и отца-военнослужащего. Но на его месте ехали Аринины подруги, чьи места в билетах значились в сидячем вагоне.

На верхней полке послышалась возня. Вскоре, из-под простыни выползла и уселась на краю полки сонная взлохмаченная Рита. Длинные каштановые пряди свисали сосульками – сложно мыть голову, поливая из пластиковых бутылок, над унитазом в поезде. На счет «два» к ней присоединилась заспанная Аленка, потирающая самую выдающуюся часть своего лица – глаза. Большие и выразительные, в моменты остро переживаемых эмоций, они становились еще больше.