Маркиз Сад - Эрнестина

– Сударь, – начинает Герман, полный решимости, – я пришел к вам, как к человеку чести. Имя ваше, положение и богатство призваны меня в этом убедить. Итак, остается лишь потребовать вашего честного слова, сударь, то есть вашего письменного обязательства, что вы отказываетесь от всяческих притязаний на Эрнестину. Иначе я вынужден буду предложить вам один из этих пистолетов, и тогда каждый из нас получит возможность застрелить другого.

Сенатор, несколько оглушенный таким приветствием, сперва поинтересовался, хорошенько ли подумал Герман прежде чем являться сюда и отдает ли он себе отчет, что человек столь высокого ранга, как граф, не обязан давать удовлетворение столь незначащему лицу.

– Обойдемся без инвектив, сударь, – ответил Герман. – Я здесь не для того, чтобы их выслушивать, а напротив, для того, чтобы выяснить, на каком основании наносите мне оскорбление вы, пытаясь соблазнить мою возлюбленную. Вы говорите: лицо столь незначащее? Да будет вам известно, сенатор, что любой человек вправе требовать от другого удовлетворения как за нанесенное ему оскорбление, так и за отнятое у него добро. Предрассудок разделения людей по рангам – не более, чем химера. Природа создала всех людей равными. Нет ни одного смертного, кто не вышел бы из ее утробы голым и неимущим и кого бы она сохраняла или уничтожала каким-то особым способом. На мой взгляд, один человек отличается от другого лишь мерой своей добродетели. И более всего достоин презрения именно тот, кто, пользуясь привилегиями, дарованными ему ложными условностями, безнаказанно предается пороку. Поднимайтесь, граф, будь вы хоть сам государь, я все равно потребовал бы от вас сатисфакции. Еще раз повторяю – я не отступлюсь. Так что поторопитесь защищаться, а иначе я просто пристрелю вас.

– Минутку, – сказал Окстьерн, одеваясь, – присаживайтесь, молодой человек, может прежде чем драться, позавтракаем вместе... В такой милости вы мне не откажете?

– Я к вашим услугам, граф, – ответил Герман. – Однако надеюсь, после этого вы ответите на мой вызов.

Звонят, подают завтрак. Сенатор приказывает оставить его с Германом наедине и после первой чашки кофе спрашивает, были ли его действия согласованы с Эрнестиной.

– Разумеется, нет, сенатор. Она не знает, что я у вас. Эрнестина о вас лучшего мнения, она даже сказала, что вы готовы оказывать мне услуги.

– В таком случае, чем же объясняется ваш неблагоразумный поступок?

– Опасением быть обманутым, уверенностью, что, любя Эрнестину, невозможно от нее отказаться и, наконец, просто желанием объясниться.

– Что ж, вы добьетесь столь желанной для вас ясности, Герман. И хотя ваше недостойное поведение заслуживает с моей стороны лишь попреков... и неразумными своими действиями вы могли изменить мои добрые намерения в отношении дочери полковника, я все же сдержу данное слово... Да, Герман, вы женитесь на Эрнестине, раз я пообещал, так и будет. Не думайте, молодой человек, что я вам ее уступаю, вам я бы ничего не уступил. Этого добилась от меня Эрнестина, и ради ее счастья я жертвую своим собственным.

– О какое благородство!

– Я уже сказал, вам не за что благодарить меня. Я стараюсь лишь для Эрнестины и от нее одной жду признательности.

– Позвольте и мне присоединиться к ней, сенатор, позвольте принести вам тысячу извинений за мою несдержанность... Однако, сударь, могу ли я рассчитывать на ваше слово, и если вы действительно намерены сдержать его, не откажитесь ли вы изложить ваше обещание письменно?

– Я напишу все, что вы пожелаете, хотя считаю это бессмысленным – несправедливые подозрения лишь подчеркивают необдуманность и дерзость вашего поступка.

– Это необходимо для спокойствия Эрнестины!

– Она не столь недоверчива, как вы. Она полагается на меня. А впрочем, не имеет значения. Я напишу, однако письмо будет адресовано Эрнестине. Любая другая форма обязательства неприемлема: я не смогу оказать вам услугу, не унизившись перед вами...

Сенатор берет письменный прибор и выводит следующие строки:

«Граф Окстьерн обещает Эрнестине Сандерс, что она будет свободна в своем выборе. Он также обязуется принять необходимые меры, чтобы она могла беспрепятственно наслаждаться радостями супружества, чего бы это не стоило тому, кто ее обожает и чья жертва будет столь же неизбежной, сколь жестокой».

Несчастный Герман не уловил страшный смысл этого послания. Он схватил его, покрыл поцелуями, еще раз принес графу свои извинения и помчался к Эрнестине, торопясь представить ей печальные трофеи своей победы.