Александр Борянский - Теннис в недавнем прошлом

- Что будем делать?

- Наблюдать, - ответил Артур. - А ты разве чувствуешь себя виноватой?

- Я?!!! - переспросила Лена.

И Артур от всей души рассмеялся.

Утром Лена встала гордая и нарочито веселая. Выпив маленькую чашечку кофе, она сразу же ушла и вернулась через два часа.

Глаза у нее были наглые, как никогда.

- Встречалась с Инночкой, - сказала Лена.

- Ну?

- Она наконец решилась поставить мне жесткий ультиматум.

- А ты послала ее вслед за Димочкой, - сделал вывод Артур.

- Да. Странно, я думала, они совершенно разные.

- Они и есть совершенно разные. Просто мы с тобой одинаковые. Хотя нет, мы тоже разные.

- Инночка говорит, записала нас однажды на диктофон.

- Врет. Откуда у нее диктофон? А кстати, перед тем как послать подальше, ты ее погладила по щеке?

- Ласково-ласково!

- Я в этом не сомневался.

- Правда?

- Правда. Я в тебе никогда не сомневался.

- Это замечательно!

- Теперь нас ждут веселые деньки.

- Ты думаешь, она действительно решится устроить скандал?

"Наверное, она права", - думал Артур, сидя в конторе за столом, изрезанном дикими письменами задолго до появления здесь Артура.

"Наверное, действительно, чтобы быть честным, надо уметь забывать о последствиях. Наверное, это правильно. Но все-таки как я не люблю скандалы, объяснения, разбирательства..."

На работе, когда не слишком хотелось спать, можно было думать. Сколько угодно. И Артур этим пользовался.

Между прочими, более суетными мыслями он вспомнил, как на днях, листая очень умную книгу, спросил Лену:

- Тебе в "Илиаде" кто больше нравится?

- Не читала, - решительно ответила Лена.

- Ну, хоть в переложении-то?

- И в переложении не читала.

- Ну, хоть в чем там дело знаешь?

- Одиссей, Ахиллес, да?

- Вот-вот.

- Так, в общих чертах догадываюсь.

- Понятно, - сказал Артур. - Бывает. Передавай привет своему высшему образованию.

- И особенно истории культуры, - добавила Лена.

- Да, и особенно истории культуры.

- А тебе-то самому кто больше нравится?

- Где?

- Ну, в этой твоей... в "Илиаде"?

- А-а... Да есть там двое...

..."Шлемоблещущий Гектор" подходил к дому Париса на акрополе, обливаясь потом. Хотелось спать, хотелось, чтобы голова отдохнула от надоевшей меди, но Гектор не снимал шлем. Он не снимал шлем по той же причине, по какой не оставил страже у городских ворот свою огром­ную, неподъемную для доброй половины воинов пику в одиннадцать локтей длиной. Всю дорогу от стены до акрополя его встречал, провожал, им любовался народ -большей частью, женщины и раненые. Они должны были видеть Гектора в блестящем шлеме и с огромной пикой. Дом Париса, построенный перед самым началом войны, выделялся в Трое своей красотой и изяществом. Он был красивее огромного пятидесятикомнатного дома Приама. Красивее храма Афины, хотя вслух об этом никто никогда не говорил, И уж конечно красивее тяжеловесного, монументального жилища Гектора.

Гектор поморщился и вошел во двор.

Парис сидел в почивальне, закрыв глаза. Но он не спал. Лицо его было красивое и - спокойное.

С минуту Гектор стоял и смотрел. Когда он уже совсем собрался было гневным голосом и строгими сло­вами пробудить названого брата к жизни, Парис вдруг открыл глаза, а сзади себя Гектор услыхал легкие шаги Елены. В результате голос Гектора получился менее гнев­ным, но он все же произнес:

- Ради тебя, брат мой, под стенами Трои гибнут народы. Ты же сидишь здесь, в своем доме, в тишине "и покое. А что бы ты сам сделал с тем, кто бежит прочь с поля битвы? Когда враги подожгут город, будет поздно!

Елена молча прошла и села рядом с Парисом.

- Да, ты прав, - тихо проговорил Парис. И замолчал.

Гектор стоял, не зная, что еще следует сказать и следует ли что-то говорить.

- Иди, я догоню тебя, - сказал Парис. Гектор опустил древко пики на пол.

- Хорошо, если хочешь, подожди, - сказал Парис. - Я одену доспехи и мы пойдем вместе.

- Ты же был великим бойцом! - сказал Гектор. - Ты даже победил меня на состязаниях, когда все мы, сыновья Приама, считали тебя простым пастухом.

- Да, - ответил Парис.

И Елена тоже молчала. Эти двое молчали, а внизу шла битва, и защитник Гектор смотрел на них, не знал, что сказать, и злился от своего незнания, Он снял шлем и, едва дотянувшись, повесил его на острие пики.

- Идем! - тяжело сказал Гектор.

- Пойми... - произнес Парис и снова замолчал. У него вообще была такая манера - делать неожиданные паузы между словами. - Пойми, Гектор... В этой войне мы сражаемся на стороне Афродиты. Посмотри на них однажды со стены, без гнева, Они дикари. И хотя бы поэтому Афина за них. Она не поможет ни мне, ни тебе. Она предаст тебя,