Тиамат Tiamat - Птица в клетке. Повесть из цикла Эклипсис (Затмение)

Кавалеру Ахайре стыдно было признаваться самому себе, что он не любит своего сына. Вернее, любит не так сильно, как следовало бы родителю. Разумеется, он отдал бы свою жизнь за него в любой момент; разумеется, для него не было никого дороже, кроме Итильдина и Кинтаро; разумеется, Таэсса с колыбели не знал ни в чем недостатка. Но будем смотреть правде в глаза: не будь этот тихий серьезный малыш его сыном, уделил бы ему кавалер Ахайре хоть пять минут?

Увы, случается и так, что долгожданные, любимые дети становятся помехой для родителей, непомерной обузой. Что уж говорить о ребенке, заведенном из чувства долга? Считалось, что после десяти лет криданский дворянин служит родителям, после двадцати себе самому, после тридцати родине. Для криданского дворянина, перешагнувшего рубеж тридцатилетия, первейшим долгом считалось завести наследника и воспитать в нем (или в ней) веру в справедливость бога, почтение к королевской власти, рыцарское достоинство и доблесть. Разве быть родителем труднее, чем пажом короля, лейтенантом королевской гвардии, агентом Тайной службы?

Альва представлял себе модель семьи по образцу своей собственной. Воспитанием занимается мать с кучей нянек, а отец целыми днями пропадает в кабинете, изучая карты и книги, лишь изредка снисходя до общения с подрастающим наследником осуществляет, так сказать, общее руководство. Но супруга оставила его, едва прошел год после родов, чтобы никогда не возвращаться. Конечно, имелась у Таэссы и куча нянек, и любящая бабушка, и нежный заботливый дядя, по освященной веками традиции Древних играющий роль отца… только вот незадача, дядя еще был по совместительству любовником кавалера Ахайре, и его очень не хотелось ни с кем делить. Сколько раз Альва чертыхался сквозь зубы, проснувшись ночью и не найдя рядом Итильдина, который услышал плач младенца через два коридора и пять дверей! Да, он банально ревновал, как случается молодым отцам, если они очень влюблены в мать, а она поглощена заботами о ребенке. Потому, кстати, в Криде считалось не слишком хорошим тоном жениться по любви.

Кроме ревности, где-то в глубине души, так глубоко, что и сам не осознавал, кавалер Ахайре испытывал своего рода зависть. Кавалер Таэлья обещал вырасти в юношу настолько прекрасного обликом, что Альве и не снилось. Будто этого мало, эльфийская кровь наделила Таэссу долголетием, способностью к обучению и остротой ума, намного превосходящими человеческие. Рядом с ним кавалер Ахайре сам себе казался глупым и легкомысленным; а в придачу как нельзя более остро ощущал, что молодость его миновала, что он достиг предела своих возможностей и в поэзии, и в магии, и в искусстве любви.

Все это были пустячные чувства, знакомые всем и каждому, мимолетные, не укореняющиеся в душе и способные со временем развеяться, как дым. Но дело было и в самом Таэссе. Отец и сын были слишком разные.

Альва знал, что его собственному отцу была не по душе легкомысленная непосредственная натура сына. Но тогда ему казалось, что суровый кавалер Руатта просто желает воспитать в нем ответственность и серьезное отношение к жизни. Теперь рядом с кавалером Ахайре рос мальчик наполовину чужой крови, по-эльфийски сдержанный и рассудительный, очень рано научившийся ходить и говорить, потом читать и писать, потом манипулировать людьми. У него была красота, но обаяния не было ни на грош, и безуспешно Альва искал в нем хоть немного своей взбалмошности, искренности, эмоциональной несдержанности. Когда Таэссе было уже лет пять или шесть, кавалер начал ощущать себя в его обществе скованно: казалось, малыш оценивает его, и оценка эта далеко не лестна. С ним невозможно было играть ни в какие игры, требующие ума, ловкости или быстроты разобравшись в правилах, Таэсса с легкостью обыгрывал всех, кроме Итильдина. В то время как другие дети приставали к родителям с вопросами типа: «Почему небо синее?» Таэсса допытывался: «Почему у Марранги флот больше, чем у Криды? Почему в сонете именно четырнадцать строк?» Запутавшись в объяснениях и препоручив малыша Итильдину, кавалер Ахайре с грустью признавался сам себе, что родителем оказался никудышным.

Не то чтобы его это мучило. Просто были моменты, когда ощущение становилось особенно острым и даже болезненным. Например, когда он стоял на палубе «Леопарда», в трианесской гавани, командуя своим диковинным матросам поставить паруса и отдать якорь и смотрел на красивого стройного мальчика с белой кожей, с волосами цвета бледного золота, который так и не стал ему родным и близким. С возрастом стало заметно, что они даже внешне не похожи. Всякий, кто был не в курсе запутанных родственных отношений в семье кавалера Ахайре, счел бы отцом Таэссы не его, а Итильдина.