Тиамат Tiamat - Птица в клетке. Повесть из цикла Эклипсис (Затмение)

Лишь иногда он чувствовал смутное беспокойство, глядя на восход солнца, будто в той стороне лежала его родина, и с удивлением обнаруживал, что слезы катятся по его лицу. Тогда госпожа поила его настоем из трав, прижимала прохладные пальцы к вискам, читала заклинания и тоска его отступала.

— Ах, мой серебряный эльф, шептала она после любовных услад. Ты околдовал меня, свел с ума. Ради тебя я отказалась от дружбы с великим чародеем Руаттой, от войны с Ланкмаром, от всех других своих рабов и наложников. В этом мире нет ни единого эльфа и вот, один лежит в моих объятиях, пойманный в сети моей магией, забывший себя и своих возлюбленных, и сердце мое ради тебя стало тверже стали, острее клинка, и если бы ты не стал моим, я бы выпустила твою кровь по капле. Не печалься, мой серебряный, хочешь, я прикажу привести рыжего с черненьким, чтобы они позабавили и развлекли тебя, а я бы посмотрела?

— Как прикажет моя госпожа, отвечал он, целуя ей руки.

…И проснулся в слезах, дрожа всем телом, потому что в то же самое мгновение понял, что означает этот сон. Если он отправится в Иршаван, то потеряет своих возлюбленных и себя.

Альва, не просыпаясь, заворочался, зашарил вокруг себя руками, прижался поближе к эльфу. Итильдин не выдержал разрыдался в его объятиях и, конечно, разбудил и его, и Кинтаро, изгнанного на соседнюю кровать за неумеренные сексуальные аппетиты и привычку стягивать одеяло.

Он с трудом смог пересказать видение, потому что стучали зубы.

Любовники его больше были напуганы его состоянием, чем сном. Кинтаро начал рассуждать о методах сопротивления магии, об охранных амулетах, Альва кинулся искать в книгах упоминание об иршаванском чародее Руатте, впервые сопоставив имена, но не нашел ничего определенного. Итильдин успокоился, отойдя от шока и сообразив, что его пророчества не более чем предупреждения, и до сих пор всех опасностей удавалось избежать.

Однако на следующую ночь он боялся уснуть и все-таки уснул, и снова увидел тот же сон, и снова проснулся в слезах.

Больше всего ужасало то, как легко в этой другой жизни он забыл своих любовников, как глубоко и искренно полюбил свою госпожу. Может быть, дело в том, что в его роду был аланн, предавший свой народ ради смертной женщины, и сама эта женщина была несомненной родней аррианкам, хоть история Ашурран и не говорила этого прямо. А может, у него была слабость к рыжим. А может, его любовь к Альве и Кинтаро была вовсе не так крепка, как ему казалось. Или синеглазая воительница обладала непредставимой магической силой.

Он так страдал от этих мыслей, что слег в лихорадке. Мрачный Альва сказал:

— Не едем. К черту все!

В ту же ночь Итильдину приснилось, как кавалер Ахайре держит холодеющую руку короля Дансенну, а тот шепчет: «Рудра, ты все-таки вернулся!»

Об этом сне он никому не рассказал, но заявил твердо:

— Я остаюсь. Вы едете вдвоем.

Альва устроил безобразную истерику, недостойную криданского дворянина из старинного рода. Он кричал, бушевал, проклинал все на свете и бил посуду. Итильдин выждал немного, чтобы его ярость схлынула, а потом прижал к себе и хорошенько встряхнул.

— Ты должен ехать. Я должен остаться. Такова воля богов, и ничего не изменишь. Неужели наша любовь не выдержит разлуки? Ты когда-то покинул нас на год, помнишь?

— Не нравится мне все это, сказал Кинтаро и выпил еще бренди прямо из бутылки, потому что целых стаканов не осталось. Почему все твои видения такие мерзкие, куколка?

Альва молча сжимал Итильдина в объятиях и не хотел отпускать.

— Благодаря моим мерзким видениям кое-кто до сих пор целый и несъеденный, довольно ядовито откомментировал Итильдин. За прошедшие годы в обществе Кинтаро и Альвы он сильно растерял природную деликатность, терпеливость и мягкость, а за последние несколько дней из-за всех переживаний характер у него здорово испортился. — Я больше не вижу этот сон, с тех пор как решил остаться, а это значит, что именно я навлек бы на всех нас опасность. Без меня удача будет к вам благосклонна.

— Если так надо, чтобы старик вернулся, почему боги сами как-нибудь не подсуетятся? пробурчал Кинтаро, стукнув бутылкой об стол.

Разумеется, никто ему не ответил.

Много раз Итильдин спрашивал себя: если бы он знал, что они расстаются не на год, не на два, а на двенадцать лет, что бы он сделал? Отправился бы с ними, рискуя попасть в рабство? Уговорил бы Альву послать кого-то другого? Снарядил бы через два года корабль и последовал за ними? Впал бы в аванирэ на все эти годы? Что?