Маркиз Сад: Злоключения добродетели

Тем временем пожар прекращается. Силами прибывшей подмоги удалось спасти половину гостиничных комнат. Первой заботой Бертран было вернуться в нашу комнату, которая оказалась одной из наименее пострадавших. Она возобновляет свои упреки, говоря, что надо было оставить ее дочь в комнате, где бы она не подвергалась никакой опасности. И вдруг она обнаруживает, что ее обобрали до нитки! Всецело во власти своего отчаяния и неистовой злобы, торговка громогласно объявляет меня виновницей пожара, уверяя, что я нарочно совершила поджог, чтобы сподручней было ее обокрасть. Она обещает донести на меня властям и тут же от угроз переходит к действиям, обращаясь к местному судье. Я напрасно уверяю в своей невиновности – она не желает меня слушать.

И судебный исполнитель оказывается под рукой. Он лично руководил спасательными работами и явился по первому же зову этой скверной женщины. Бертран выдвигает свои обвинения и, желая придать им законную силу, приплетает к ним все, что ей приходит в голову. Она обрисовывает меня как девицу дурного поведения, чудом избежавшую виселицы в Гренобле; жалуется, что некий молодой человек, без сомнения мой любовник, силой навязал меня ей в спутницы; упоминает о непристойных приставаниях монаха из Лиона. Словом, в ход было пущено все, что могло опорочить меня. Клевета, растравленная отчаянием и мстительностью, возымела действие. Судья выслушал ее жалобы.

Осмотрели дом. Оказалось, что пожар начался с сенного сарая. Нашлось несколько человек, которые видели, как я вечером туда заходила. И это действительно было так. В тот вечер я долго искала уборную из-за того, что служанка плохо объяснила, где можно найти ее.

Я блуждала по этому сараю и находилась там достаточно времени, чтобы можно было заподозрить меня в злом умысле, в котором меня обвиняли. Итак, начинается судебная процедура. Она ведется по всем правилам: все свидетели обвинения выслушиваются, в то время как все мои попытки оправдаться не принимаются во внимание. В результате было доказано, что я являюсь поджигательницей и что я имела сообщников, которые совершили кражу, пока я занималась поджогом. И далее, без всяких разбирательств, на рассвете следующего дня меня доставляют в лионскую тюрьму и заключают под стражу как поджигательницу, убийцу ребенка и воровку.

Надо сказать, я уже давно привыкла к клевете, несправедливости и несчастьям, которые с самого детства сопровождали любое добродетельное движение моей души. И на этот раз, вновь наткнувшись на шипы, я испытывала боль скорее тупую, чем мучительную, и больше рыдала, чем сетовала на злую судьбу. Тем не менее, повинуясь закону самосохранения, я, как и всякий страждущий, готова была испробовать любые средства, чтобы выкарабкаться из западни, куда была загнана суровыми невзгодами. И тут вдруг я вспомнила об отце Антонине. Какой бы сомнительной ни казалась возможность найти в его лице поддержку, я все же не могла отказаться от этого шанса и решила к нему обратиться. Я попросила, чтобы нам устроили встречу. Антонин не знал, кто именно пожелал его видеть, и поэтому не замедлил явиться. Разобравшись, что к чему, он притворился, что не узнает меня. Тогда я сказала надзирателю, что преподобный отец может и не припомнить меня, так как был моим духовником в годы далекой юности, и настаивала на беседе с ним с глазу на глаз. Моя просьба была удовлетворена. Едва мы остались в камере одни, я бросилась к ногам монаха, умоляя вызволить меня из беды. Я обрисовала ему весь ужас моего положения, доказывала свою невиновность. Я дала ему понять, что неприличный разговор, который он вел со мной два дня назад, восстановил против меня особу, которой я была рекомендована, и она теперь выступила в качестве моей обвинительницы. Монах выслушал меня очень внимательно.

«Вот что, Софи, – сказал он наконец, – надеюсь, что хоть сейчас ты проявишь благоразумие и не будешь выходить из себя, как делала это всякий раз, когда я пытался победить твои проклятые предрассудки. Теперь ты видишь, куда они тебя завели. Неужели ты еще не убедилась, что твои нравственные принципы ничего, кроме бесконечных бед, тебе не принесли. Так измени им хоть раз в жизни, если хочешь продлить свои дни. Я вижу только единственный способ тебя спасти. Один из наших святых отцов – близкий родственник интенданта и губернатора. Я переговорю с ним. Он объявит тебя своей племянницей и будет ходатайствовать перед властями о приостановлении судебной процедуры при условии, что ты пострижешься в монахини. На самом же деле ты исчезнешь для света, и он отдаст тебя в мои руки. Я буду держать тебя на своем попечении до тех пор, пока сочту нужным; может быть, когда-нибудь я и верну тебе свободу. Однако не скрою, что в течение этого своеобразного заключения ты будешь всецело предоставлена мне. Ты станешь покорной рабой моих капризов и прихотей, ты будешь безропотно удовлетворять их, ведь ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду, Софи. Так выбирай же: мое предложение или эшафот – и не медли с ответом».