неизвестен Автор - Записки русского посланника

Эрна, угадав женским чувством мае желание, соскакивает и подаёт плеть. Она грациозно закинула руки на голову, приподнялась. Звонко ударяется плеть о тело девочки. Раз, другой. На нём, как зарубки, мокнут набухающие рубцы. Они перекрещиваются, сливаются в одно целое. Тонкая девичья кожица лопается. И кровь, сначала робко появляется кое-где, а затем бежит алыми струйками на пол.

Эрна обхватывает руками вновь заимевший силу член, и забавляется им, как мальчишка-подросток. Увлечённый ею, я падаю на ковёр, рука моя исчезает у Эрны в бедрах, и я проваливаюсь в небытие, в сон.

Утром я проснулся первым. Эрна спала как ребёнок, положив под щёку руку, свернувшись калачиком. Вошёл Русеф-паша. Плеть, отдохнувшая за ночь, вновь ожила в его руках.

- Вот негодница, господин её проснулся, а она спит! - Мой друг негодовал. И пока спросонья Эрна сообразила в чём дело, Русеф-паша уже вытащил её из постели и волок за волосы во двор. Там её растянули на четырёх столбах и начали бичевать.

Это было не моё, слегка обжигающее, распаляющее страсть постёгивание, а настоящая порка. Четыре евнуха стояли с кнутами, длинными, узкими как верёвка, и секли бедняжку. Кожа слезала клочьями. Та самая, которая была прижата ко мне всю ночь. Я выбежал во двор и попросил Русеф-пашу прекратить наказание. Зачем? - удивился он, но поднял руку. Кнуты остановились.

Русеф-паша хлопнул в ладоши, и к нам подбежала ватага мальчишек с точёными телами. Они боролись друг с другом, заигрывали то со мной, то со своим господином, но, видно, не очень-то уж радовали его. Он хлопнул ещё раз, принесли еду, а бедных мальчишек прямо перед нашей верандой по очереди насадили на торчащие из земли лезвия кинжалов. И пока мы наслаждались изумительными омарами, приготовленными в красном вине, мальчишки вертелись и корчились, как наколотые на булавку бабочки.

- А девчонку надо было бы досечь, - вспомнил Русеф-паша про Эрну. - Ей это наказание понятно, после только сильнее любить тебя будет. А жалеть? Нет, это не для мужчины. Они ведь такие: раз пожалеешь, в другой - подчиняться не будут, зная про твою слабость. Вот почему они меня боятся? Да лишь потому, что сами видели, как не одну строптивицу на свидание с Аллахом отправил. И потом, - Русеф-паша доверительно улыбнулся, - Зрна твоя привыкла к сильной порке. У меня все они должны уметь невозмутимо и красиво переносить любую боль. Специально обучаю их этой науке. А иначе зачем они нужны? Женщина без такого умения уже вроде бы и не женщина. Я их господин, и они не только должны во всём подчиняться мне, но и наслаждаться этим подчинением, жаждать, желать его. И вообще, женщина становится женщиной только под плёткой. Вместе с мольбой о пощаде в ней вспыхивает любовь. Не для этого ли и появляются на свет женщины?

Русеф-пата закончил свой монолог, посмотрел на меня и, видя моё недоумение, рассмеялся. - Не веришь? Тогда пойдём, посмотришь сам, как из этих потаскушек делают женщин.

Вошла Ортанс в необычной одежде. Кожаная туника не расширялась у неё, как обычно, на бедрах, а плотно охватывала их. Глубокий вырез, открывающий шею, переходил в длинную щель, упиравшуюся в широкий золотой пояс. Весь её облик давал ясно понять, что попавшим в её руки девушкам приходится несладко. Впрочем, несколько минут спустя мы убедились в этом сами.

Что-то звякнуло, дверь поползла вверх и мы очутились в большой зале. Всё вокруг было красным: скамейки, стоящие прямо посередине, какие-то замысловатые приспособления и даже свет, льющийся из огромных окон, и тот был красным. В дверях, как часовые, стояли два красных мальчика - тела их были выкрашены суриком.

Один из них при входе Ортанс подал ей кнут с резной, из слоновой кости, ручкой, другой - подбежал к маленькому круглому отверстию на противоположной стене залы, проделанному чуть повыше его головы. Он снял деревянный, украшенный причудливой резьбой щит, прикрывавший отверстие. Тотчас в нём появилась голова, а затем и вся фигура девушки-индианки. Юная рабыня, пружиня телом, опустилась на руки и, описав в воздухе ногами полукруг, застыла перед нами, почтительно склонившись и приседая.

Она была нагая, и это обещало интересное зрелище. Ещё за завтраком Русеф-паша объяснил мне, что полная обнажённость воспитанниц его гарема состояние особое. За исключением того времени, когда они принадлежат мужчине, и он волен делать с девичьим телом что угодно, даже снять с него кожу, полностью нагими жрицы любви бывают только в трёх самых торжественных случаях: при инициации девочек, при обряде ухода из жизни неспособных любить, а также во время испытаний, скрытых от глаз посторонних. "Наверное, он хочет показать мне одно из таких испытаний", - решил я.