Полин Реаж - История О

Иногда я с сожалением думаю о своем детстве. Но я жалею не о сюрпризах и откровениях, о которых так часто говорят поэты, Нет, Мне вспоминается время, когда я был ответствен за всю землю. По очереди: чемпион по боксу или повар, красноречивый пошляк (да, да), генерал, вор или краснокожий и даже дерево или скала. Вы скажете мне, что это была игра. Да, для вас, взрослых, это было бы так, но не для меня. Именно тогда я держал весь мир в своей руке, со всеми заботами и опасностями, которые отсюда вытекали; именно тогда я был универсален. Но вот к чему я веду этот разговор. Дело в том, что женщинам на протяжении всей их жизни дано, по меньшей мере, быть похожими на детей. Женщина отлично ладит с тысячью вещей, которые от меня ускользают. Она обычно умеет шить, готовить. Она знает, как расположить мебель в квартире и какие стихии могут ужиться друг с другом, а какие нет (я не говорю, что всем этим она владеет в совершенстве, но краснокожий, которым я был, тоже был небезупречен). Она умеет гораздо больше. Она прекрасно чувствует себя в обществе собак и кошек; она умеет разговаривать с детьми, этими полусумасшедшими, которых мы допускаем жить к себе: она учит их космологии и хорошим манерам, правилам гигиены и волшебным сказкам - дело может доходить даже до пианино. Говоря попросту, мы с самого детства, не переставая, мечтаем о человеке, который был бы одновременно всеми людьми. Но каждой женщине, как мне кажется, это дано - быть всеми женщинами (и всеми мужчинами) одновременно. И есть еще более необычайные вещи.

В одной пословице говорится, что, для того чтобы все простить, достаточно все понять. Так вот, мне всегда казалось, что у женщин - как бы универсальны они ни были - все происходит совершенно наоборот. У меня было много друзей, и они всегда принимали меня за того, кто я есть на самом деле, и я, в свою очередь, принимал их так же. Но нет на свете женщины, которая не старалась бы изменить своего любимого мужчину и измениться при этом сама. Так, словно пословица лжет, и им достаточно все понять, чтобы совершенно ничего не простить.

Нет, Полин Реаж не прощает себе почти ничего. И если быть до конца откровенным, я даже спрашиваю себя, не преувеличивает ли она немного; и действительно ли женщины, существа "ей подсобные", похожи на нее в такой степени, как она это предполагает. И, однако, очень многие мужчины слишком охотно признали бы ее правоту.

Нужно ли жалеть о пропаже списка, составленного рабами с острова Барбадос? По правде говоря, я опасаюсь, что добрый анабаптист, который записал его, мог испортить ту его часть, которая относилась к апологетике, множеством общих мест и давно избитых плоских истин: что рабы, например, будут существовать всегда (это, во всяком случае, очевидно любому, у кого есть глаза); что они всегда будут абсолютно одинаковыми (об этом, впрочем, можно поспорить); что нужно смириться со своим положением, а не сетовать на судьбу, тратя без толку время, которое можно было бы посвятить играм, размышлениям и обычным своим удовольствиям... И прочее в том же духе. Но я думаю, что он скорее всего не сказал правду: что рабы Гленеля просто любили своего хозяина, что они не могли обойтись без него. Это в конечном счете как раз та самая истина, из которой "История О" черпает свою решимость, свою непостижимую скромность и благопристойность и этот мощный спокойный ветер яростного фанатизма, который продолжает дуть, не прекращаясь ни на один миг.

Жан Подан

ЛЮБОВНИКИ ИЗ РУАСИ

Как-то теплым осенним вечером возлюбленный, пригласив О. на прогулку, привез ее в парк, где они никогда раньше не бывали. Некоторое время они неторопливо бродили по его тенистым аллеям, а потом долго, до наступления сумерек, лежали, прижавшись друг к другу, на чуть влажной траве лужайки и целовались. Возвращались они, когда уже совсем стемнело. У ворот парка их ждало такси.

- Садись, - сказал он, и она, подобрав юбки, забралась в машину.

О. была одета как обычно: туфли на высоком каблуке, шелковая блузка, костюм с плиссированной юбкой, сегодня - еще и длинные тонкие перчатки; в кожаной сумочке лежали документы и косметика.

Такси плавно тронулось с места. Никто не произнес ни слова и О. решила, что шоферу заранее известно, куда ему ехать. Ее возлюбленный задернул шторки на окнах, и О., думая, что он хочет поцеловать ее и ждет, чтобы она поскорее обняла его, торопливо стала снимать перчатки. Но, остановив ее предостерегающим жестом, он сказал:

- Давай свою сумочку - она тебе будет мешать.