Дмитрий Циликин: Вопрос ниже пояса. Она

Скрой, как горит стыдом и страхом кровь,

Покамест вдруг она не осмелеет

И не поймет, как чисто все в любви.

Приди же, ночь! Приди, приди, Ромео...

Некоторое время назад было предпринято переиздание вышедшей в начале XX века знаменитой «Иллюстрированной истории нравов» Эдуарда Фукса. Труд Фукса, будучи, разумеется, превзойден дальнейшими исследованиями в глубине научной мысли, в постижении причинно-следственных связей, сохранил свою ценность в качестве подхода. Исследователь исследует, судья судит, и смешивать два этих ремесла немецкий автор не склонен. Вот, например, образчик простодушной добросовестности Фукса: «...разнообразие находим мы и в принципиальной оценке женского целомудрия. Лицом к лицу с классами и эпохами, придававшими девственности огромное значение, стоят такие, которые не только не прославляли, а почти даже порицали невесту, если она в брачную ночь оказывалась еще нетронутой. Единственный вывод, который отсюда делался, гласил, что, очевидно, раньше никто не пожелал ею обладать, а это понижало ценность девушки, тогда как незаконные дети порой повышали ее ценность. Если, с одной стороны, некоторые эпохи и классы считают для девушки позором, что ее хоть раз видели в сопровождении мужчины или если она появилась в публичном месте без родителей, то другие позволяли молодой девушке, достигшей половой зрелости, принимать в спальне в продолжение целых лет по ночам своего возлюбленного («пробные ночи»), И при том, заметьте — не только одного».

Гляди-ка ты: страны и эпохи... Что же это за штука такая, что за предмет, что за свойство, коли целые эпохи различаются по одному только к нему отношению? Попробуем, взяв за образец фуксову взвешенность и добросовестность, рассмотреть, так сказать, онтологические и морфологические аспекты события, образно описанного известной русской частушкой: «Одеяло-одеяло, одеяло красное, Как на этом одеяле моя целка хряснула».

Страх перед дефлорацией, который испытывали и мужчины, и женщины, характерный для многих народов, обусловлен пролитием крови при этой процедуре. Геродот описывает вавилонский обычай, согласно которому девственницы должны были отдаваться иностранцам за деньги, причем плата поступала жрецам малоазиатской богини Милитты. Таким образом девственность оказывалась как бы посвящена богине, а нечистоту крови брал на себя чужеземец. У некоторых других народов Малой Азии, как, впрочем, и у тибетцев, японцев, уйгуров, филиппинцев, ритуальную дефлорацию проделывали жрецы. Она осуществлялась в определенном возрасте, но обязательно до вступления в брак. В Риме разрыв девственной плевы проводился в соответствии с древним свадебным ритуалом перед первым сношением при помощи специального инструмента, именовавшегося mu-tinus tutunus. В то же время служительниц богини Весты — весталок — за утрату девственности замуровывали заживо. Впрочем, неясно, как древние римляне устанавливали факт этой самой утраты, если даже... Но об этом речь впереди.

Довольно мучительно приходилось доказывать девственность дочерям вождей у некоторых народов Полинезии. В то время как простые девушки попросту начинали спать со своими ухажерами и брак совершался сам собой, представительница элиты должна была на свадьбе в ярко освещенном доме при всех гостях «отдать цветок своей невинности» мужчине, выполнявшему при женихе роль, среднюю между сватом и дружкой. Иногда это публичное испытание выводило невесту из строя на целую неделю. При этом полинезийцы, существенно отличаясь от европейцев свободой сексуальных нравов, точно так же ценят дефлорацию как способ повысить репутацию мужчины. «Завоевание девственниц считается куда большим подвигом, чем победа над более опытным сердцем, и искушенный донжуан самое большое внимание уделяет их совращению» (М. Мид. «Взросление на Самоа»).

Если бы вы отложили на минуту книгу выдающегося американского этнографа Маргарет Мид и в этот момент какой-нибудь шутник подменил бы ее на том Фукса, посвященный европейскому «галантному веку», разница обнаружилась бы только в языке, но не в содержании: «Ничто так не прельщает сибарита, как «никем еще не тронутый лакомый кусочек». Кажется, ничто тогда не ценилось так высоко, как девственность. Девственность — «благороднейший жемчуг в короне радостей». В своей книге «О браке» Т. Гиппель говорит: «Девственность подобна маю среди времен года, цвету на дереве, утрудни. Впрочем, самая прекрасная и свежая вещь не сравнится с ней...» В вышедшей в 1760 году книге «Битва Венеры» автор замечает: «По-моему, совращение девственности доставляет соблазнителю в смысле как физических, так и психических переживаний наивысшее наслаждение. Прежде всего воспламеняется его воображение перспективой любви женщины... которая никогда раньше не покоилась в объятиях другого, женщины, красоту которой он видит первый...»