Антон Барановский - Воробей-пенсионер

С попугаями и самцом зарянки, жившими в вольере, у него были сложные отношения. Воробей прекрасно осознавал, что никто из них не является его соплеменником, и поэтому не пытался установить близких отношений. С другой стороны, ему, как и всем социальным животным, было необходимо общение. Поэтому у воробья в отношении соседей постоянно возникали агрессивные побуждения. Однако они во многом сдерживались, поскольку эти самые соседи оказались вполне способны за себя постоять. Нападать спереди на кореллу или даже волнистого попугайчика, вооруженных мощным клювом-кусачками, чревато тяжелыми травмами. Поэтому воробей даже не пытался это сделать, а приспособился исподтишка дергать соседей за хвосты, особенно во время сна, и сразу же исчезать. Часто попугаи спросонья вообще не понимали, кто виноват, и начинали разборку друг с другом. Несколько столкновений с самцом зарянки наполнили воробья крайней почтительностью по отношению к этой невероятно подвижной птичке с острым шиловидным клювом, хотя она и была втрое легче его. Между ними надолго установился мир. Впрочем, зарянка и не жила в вольере постоянно, а вылезала в него погулять из находящейся рядом клетки. Всегда открытую дверцу клетки и дырку в стене вольера соединяла прозрачная труба, через которую могла свободно пройти зарянка и не могли попугаи. Она и сама воспринимала клетку как дом, возвращаясь туда на ночной сон и дневной отдых. Нейтралитет с воробьем существовал только в вольере, а из клетки, куда диаметр входа тоже позволял ему проникнуть, незваного гостя сразу же изгоняли. Вскоре он оставил эти попытки.

Все живущие вместе птицы прекрасно понимали значение звуков и жестов друг друга, но копировать их сами не пытались. Это напоминало общежитие нескольких иностранцев, каждый из которых обращается к соседям на своем языке, хотя все понимают языки друг друга.

В июле мой воробей впервые стал линять. Он терял серенькое оперение птенца, напоминающее окраску взрослой самки, и одевался яркими красками взрослого самца.

В той же клетке, где он провел свое детство, теперь подрастала юная самочка, оказавшаяся там по воле случая.

Родители моего воробья после разорения гнезда сорокой оставили это место и переселились под крышу соседнего гаража, в очень узкую длинную щель, куда могли проникнуть только они сами. А освободившееся место тут же заняла другая пара, значительно старше. Самец явно занимал одно из первых мест в иерархии воробьиного населения двора. Отложив четыре яйца, птицы принялись насиживать, однако продолжили кладку. На следующий день после четвертого в гнезде появилось пятое, а еще через день – шестое яйцо.

Птенцы вывелись в середине июня, когда стояла очень жаркая погода – раздолье для беспозвоночных. Насекомым-паразитам она тоже пришлась по вкусу. Гнездо в огромном количестве заселили кровососущие личинки мух, постоянно беспокоившие птенцов. Особенно плохо приходилось младшему, которому вдобавок почти не доставалось пищи – все, что приносили родители, поедали более крупные птенцы. Дважды осмотрев гнездо с промежутком в два дня, я обнаружил, что младший птенец не только не подрос, но его вес даже уменьшился на два грамма, хотя все остальные прибавили кто три, а кто и шесть граммов. Стало ясно, что вопрос его гибели в природе – дело нескольких дней. Поэтому младший птенец тоже переселился ко мне, после чего стал быстро расти и развиваться. Когда он оперился, оказалось, что это самка.

Примерно в это же время случай привел ко мне домой еще одну воробьиху. Идя как-то по тропинке около дома, я обратил внимание на птицу, которая при моем появлении как-то странно насторожилась, а потом, вместо того чтобы улететь, побежала. Даже пешую воробьиху оказалось далеко не просто поймать, настолько искусно она использовала особенности местности – кусты, высокую траву, мусор. Все это не мешает маневрировать юркой птице, но задерживает передвижение неуклюжего по сравнению с ней человека. Оказалось, что у нее сломано крыло, и произошло это уже давно. Кончик крыла висел на кусочке кожи, и ткани уже начали гнить. Вылечить такую травму невозможно, и отмершую часть крыла пришлось ампутировать. Еще одна ранка была на затылке – с него словно кожу содрали. Вероятнее всего, в стайку воробьев кто-то выстрелил дробью, и две дробинки, попали в птицу, одна сломала крыло, а другая чиркнула по голове и содрала кожу. Воробьиха панически боялась человека, ведь на инстинктивный страх наложился личный печальный опыт. Поэтому я посадил ее в большую клетку, которую выставил на балкон. Рядом была регулярно посещаемая воробьями кормушка, и новая птица, увидев, как они спокойно кормятся, тоже вскоре принялась за еду.