Иван Гончаренко - Собачья служба. Истории израильского военного кинолога

Через полчаса столкновений слышалось заветное «Шура!» — и мы мчались в свой угол, понимая, что осталось последнее испытание. Мы клали несколько матов на пол и становились вокруг них, создавая квадрат — клетку. Все защищали лицо. Итай определял пару для спарринга, указывая пальцем:

— Ты и ты, выйти в центр. В голову не бить, между ног тоже. Кроме этого, нет правил. Я хочу увидеть, как вы покажете здесь все, на что способны. Времени после этого боя нет, — негромко вещал Итай.

Два бойца уже стояли в центре квадрата, глядя друг другу в глаза. Итай подходил к каждому и шептал что-то на ухо, и, поскольку стояла мертвая тишина, мы слышали каждое слово:

— Том, ты должен уничтожить его. Он тот, кто пытается навредить твоей семье, тебе. От этой минуты зависит твоя жизнь, твое будущее. Сейчас ты не человек. Ты животное, которое победит, несмотря ни на что. Ты меня понял?

— Да, — слышался хриплый голос под шлемом, и бой начинался.

В обыденной жизни текущую минуту часто просто не замечаешь. Здесь же она казалась вечностью. Когда ты изо всех сил наносишь и получаешь удары, то уже через полминуты опускаются руки, не хватает сил. Удары ногами — лоу кики — отдаются болью по всему телу, и нередко ты как подкошенный падаешь на маты. Но спарринг не прекращается — на тебя продолжают сыпаться удары. Если повезет, будет лишь два спарринга за урок, если не очень — то четыре-пять. Когда это заканчивалось, мы снимали с себя обмундирование, и упаси Бог, чтобы оно коснулось пола! В таком случае тебя, изможденного и избитого, Итай заставлял дополнительно бегать, а то и отжиматься. Каску, жилет, наколенники мы возвращали на место. До сих пор помню стоящий там отвратительный удушливый запах — смесь пота и резины, из которой было сделано обмундирование.

Но на этом занятие не заканчивалось. Далее Итай учил нас приемам и ударам — как отбиться от ножа, задержать человека и т. д. После спаррингов такие методы борьбы казались совсем несложными, мы уже понимали, что владение приемами — не главное для победы. После недолгого тренинга звучала долгожданная команда:

— Шура! Вы молодцы. Можете вернуться в свои комнаты.

Господи, как же сладостно это звучало! Мы бежали обратно — потные, избитые, вконец измочаленные, но счастливые!

Не знаю, смогу ли описать хоть малую толику тех чувств, которые мы испытывали, когда крав мага заканчивалась. Точно такие же эмоции, но с жирным знаком минус мы переживали перед занятиями, и даже больше. Ведь добавлялся фактор неизвестности, потому что расписания крав маги не было, о занятии мы узнавали всего лишь за четыре минуты. Из-за этой неопределенности страх перед Итаем, ожидание изнурительных отжиманий и беспощадных болезненных ударов от товарищей давили, словно пресс. Ожидание казни страшнее самой казни! И мы постоянно с трепетом ловили слухи о том, когда будет следующая тренировка. По каким только приметам не пытались определить начало занятия: «я видел, как Итай пошел в столовую», «я слышал, как офицер такой-то сказал, что крав мага будет тогда-то» и т. д.

Со временем мы перестали верить слухам и уж тем более никогда не шутили на эту тему. Никто из нас не позволил бы себе бросить фразу «Четыре минуты — крав мага! », если это не было правдой. Эта шутка была бы уже за гранью дозволенного, и за нее можно было серьезно схлопотать от товарищей.

Зато офицеры и сержанты пошутить любили. Однажды мой друг Гликсман вышел из столовой. Было около двенадцати. До часу дня у нашего подразделения было свободное время, и он пребывал в расслабленном, благодушном настроении. Неожиданно его внимание привлек большой белый лист бумаги, лежавший на земле, не заметить его было просто невозможно. Более того, на нем было крупно написано: «Прочитай меня», что Гликсман и сделал. Он развернул лист, а там было четыре слова: «Четыре минуты — крав мага». Благодушие Гликсмана тут же как ветром сдуло. Он воровато оглянулся по сторонам и, не увидев никого, быстро положил лист обратно на землю, будто бы его и не видел. Но тут же, словно глас Всевышнего, раздался окрик командира Одеда, наблюдавшего за солдатом издалека: «Чем раньше ты скажешь ребятам, тем больше времени из этих четырех минут у них останется. Время пошло!» Гликсману ничего не оставалось, как во всю прыть броситься к караванам, неся «радостную» весть: «Четыре минуты — крав мага! Четыре минуты — крав мага! » — орал он, и мы как ошпаренные бросились переодеваться. Просто так подобное никто не кричал бы — в этом сомнений не было ни у кого. За подобный розыгрыш расплата могла быть суровой.