Е. Котенкова - О чем лают собаки

И только один пёс сумел выжить, противопоставив злобной силе своры свой гордый независимый нрав, ловкость и безусловную смелость.

Когда мы пришли на факторию, он уже жил там, прикипев к магазину. Это был маленький пёсик, весёлый и шустрый. Размером он походил на нашу карело-финскую лайку, но был более коренастым и обладал длинной, густой рыжевато-бурой шерстью. Звали его старинным именем Йовей (вероятно, искажённая транскрипция ненецкого слова). Говорили, что в тот день, как он осел на фактории, собаки Сатаки пытались разорвать его, но он ловко уворачивался, сочетая отступление с короткими контратаками. Эти выпады маленького наглеца обескураживали псов, давая ему секундные передышки, во время которых он пытался удрать. Однако этим он провоцировал все новые и новые атаки разъярённых собак. Когда казалось, что кровавый конец неизбежен, на пути ему встретился штабель дров у стены магазина. Пёсик забился под поленья и прожил там неделю, зализывая раны и набираясь сил. Поначалу заведующий магазином, он же продавец и сторож (ненцы называли его Большим Бородатым Володей), приехавший на Ямал за длинным рублём, в отношении пса настроен был прагматически. Вечером, после того как собаки Сатаки задали чужаку трёпку, заведующий пытался извлечь полуживого пёсика из-за поленницы исключительно ради целей скорняжного промысла, но, получив довольно недвусмысленное предупреждение на собачьем языке, решил обождать — пусть, мол, подживет шкура. Швырнув за поленницу рыбьих потрохов, Володя забыл на время о собачонке. Так Йовей выжил.

Спустя три дня он уже выбирался из-за поленницы и бродил по фактории, когда собаки Сатаки спали. По утрам были видны его следы на снегу. А в один прекрасный день он появился как ни в чём не бывало на пороге магазина, дружелюбно виляя хвостом: «Может быть, впустишь погреться?», — говорил его взгляд, обращённый к Володе. И Большой Бородатый Володя, поразмыслив, впустил пса, а потом и вовсе сменил гнев на милость, забыв о затее употребить собачонку на шапку. Пусть живёт в магазине, какой ни есть, а всё-таки сторож.

Но Йовей не сделался домашней собакой, хотя и научился вскоре исполнять порученную ему работу; он стал чем-то вроде звонка в магазине Володи. Иногда он уходил в тундру и пропадал там день-другой, самостоятельно добывая себе пропитание. Иногда отсутствовал по нескольку дней подряд, и никто не мог сказать, жив ли он или погиб в схватке со сворой. Но спустя некоторое время Йовей вновь появлялся в магазине, довольный и подобревший. В отличие от большинства домашних собак, у него не было того жалостливого, молящего о прощении, в сущности, рабского взгляда, которым так часто восторгаются люди в своих холёных аристократических и бесполезных собаках. Йовей был независим.

Нужно сказать, что нравы на фактории царили весьма жестокие (была середина семидесятых годов). Большой Бородатый Володя вёл себя как хозяин не только в отношении к не принадлежавшему ему магазину. Он держал в кулаке окрестных спившихся ненцев и коми, которые за бутылку водки выкладывали шкурки песцов, пыжиков, попадали к завмагу в кабалу. Как говорится, до бога высоко, до царя далеко… Мне самому пришлось видеть, как Большой Бородатый Володя раздавал тумаки несчастным пьяницам, которые плохо ему сослужили, или вышвыривал их пьяных на двадцатиградусный мороз из магазина, и они, кубарем скатившись с крыльца, тут же засыпали в снегу в своих малицах. Было в поведении Володи много отвратительного, может показаться даже, малореального для наших дней, что-то скорее напоминавшее персонаж рассказов Джека Лондона… Увы, Север есть Север, и он далеко не всегда влечёт к себе сильных и смелых, а главное, чистых духом людей. Поэтому не было ничего удивительного в том, что и с Йовеем Большой Бородатый Володя был тоже не мягок. Не однажды его тяжёлый сапог готов был опуститься на голову пса. Но в том-то и состоял секрет кобелька, что он всегда выходил сухим из воды. Ловко уворачиваясь от ударов, он забивался то под шкаф, то под лавку и, улучив момент, выскакивал на двор. Порой, почувствовав недоброе в настроении Володи, заранее исчезал с глаз долой скитаться по тундре. Словом, Йовей не считал Володю хозяином. Он жил в магазине как бы по договору, как это делает не собака, а кошка, которая ловит мышей в уплату за проживание.

Когда наша экспедиция разбила лагерь на другом берегу реки, в километре от фактории, Йовей на другой же день появился среди палаток. Это была, конечно, инспекция. Он тотчас заявил посредством поднятой задней лапы, что земля под лагерем принадлежит и ему тоже, после чего милостиво согласился принять пищу. Что привлекло его в лагерь, сказать трудно. Сомнительно, чтобы это был только корм. Ведь он не был худым и, по всей видимости, прекрасно добывал пропитание, охотясь в тундре. Может быть, ему понравились новые лица, весёлый нрав незнакомых людей или, может быть, наши песни у костра. Он мог их слушать часами. Вскоре Йовей совсем перебрался к нам в лагерь. Он неизменно сопровождал нас в маршрутах, ждал с нетерпением начала каждой экскурсии и был поистине неутомимым спутником.