Уже зная, что он плохо слышит, я поражался его смущению и стыдливости, когда он чувствовал, что опять попал впросак и люди это заметили. В таких случаях он отводил в сторону глаза, опускал хвост, тяжко вздыхал. А немного погодя, пугая нас громким лаем, пулей устремлялся на мнимого врага, облаивал деревья и возвращался с чувством исполненного долга. Но никого поблизости не было, да и чувство исполненного долга было напускным. Умный пес понимал, что он стал плохим сторожем, и очень переживал.
Все это было потом, а сейчас Карай весело бежал по тротуару и не подозревал, что его ожидают большие перемены…
Несколько месяцев после ухода жены я был связан Караем по рукам и ногам — никуда не мог уехать, нигде не мог задержаться больше чем на полдня: все время помнил, что меня дома ждет Карай, что он не из тех собак, которые в отсутствие хозяина стащат что-либо из продуктов или, не сдержав себя, напачкают на пол. Карай будет терпеть и дожидаться меня. Скорее мочевой пузырь лопнет — и такие случаи бывали у псов, — чем оплошает.
Но меня ждала работа, деловые поездки. Я не мог все время сидеть дома и дожидаться, как манны небесной, весны, когда смогу отвезти Карая на станцию Куженкино, где в старом доме проводят лето мои родители. Весны этой я и не дождался. В один прекрасный день я узнал, что мне срочно нужно ехать за границу: выезд через неделю. Куда девать Карая, который всю свою жизнь прожил со мной? Усыпить, как советовали некоторые? Глупости! Никогда!.. Отдать кому-нибудь? Не каждый согласится взять взрослую, пожалуй, уже старую собаку. Тот, кому нужен пес, возьмет в клубе щенка и воспитает сам. Почти все так и поступают.
А у родителей моих маленькая тесная квартира, и в ней полно внучат.
Я звонил своим друзьям, умоляя взять Карая на месяц, ну от силы — на два. Ранней весной я отвезу его в Куженкино, и дело с концом. Правда, потом снова придет осень, зима. Мои родители закроют дом на замок и уедут в город. Но до этого еще было далеко — мне не хотелось думать, что будет потом… Главное — куда устроить Карая сейчас?…
Он сразу понял, в чем дело. Эта собачья интуиция всегда меня поражала. Бывало, я еще и чемодан не достал с антресолей, не стал укладываться, а он уже нервно бегал по комнате, глядя на меня умоляющими глазами, дескать, возьми и меня с собой. В общем, грустил, переживал…
Ох, как тяжело было у меня в этот раз на душе! Признаться, и поездка уже не радовала.
Ни звука не доносилось от дверей, с его спартанской подстилки, пока я собирал свой походный чемодан. Не было даже вздохов. Он напряженно лежал на клетчатом вытершемся коврике, поджав задние лапы под себя, а на передние положив умную, печальную морду. Глаза его, двумя желудями вспучившись на лбу — ему приходилось смотреть на меня снизу вверх, — подозрительно блестели. Он не пошевелился, даже когда я сложил в сумку его немудреные пожитки: запасной поводок с новым ошейником, толстую резиновую палку, с которой он любил играть, удостоверение, что он служебная собака и прошел прививку против бешенства, а также замусоленную родословную — я раньше любил похвастать его предками перед приятелями.
Когда я подошел к нему, он вежливо поднялся, давая понять, что можно забирать и подстилку — эту неприкосновенную территорию собаки, которую она при случае защищает даже от хозяина.
Подстилку взять я не решился. Пока подстилка на месте, собака знает, что здесь ее дом…
Раньше, когда я выводил Карая на улицу, он всегда радостно устремлялся вперед, носился по двору, обнюхивал помеченные до него другими собаками углы, в общем — радовался жизни. Нынче же понуро плелся рядом. Остановившись у цинкового мусорного бака, без всякого удовольствия сделал свои дела и повернул голову ко мне: «Ну, что дальше? Куда идти?» Я кивнул на такси, уже белевшее в сумерках у тротуара сразу за аркой. Все так же понуро он не потрусил, а именно поплелся к машине — опустив голову и изогнув книзу обрубленный хвост. Это было верным признаком дурного настроения. А бывало, когда я подгонял к дому «Жигули», он стрелой устремлялся к машине и прыгал возле дверей, стараясь первым вскочить на сиденье. Он очень любил ездить в автомобиле. Причем если переднее место было свободным, всегда усаживался рядом со мной и с удовольствием смотрел на дорогу. Даже если место было занято, он осторожненько перебирался с заднего сиденья на переднее, деликатно прося потесниться моего попутчика. Становилось жарко, он сползал на резиновый коврик и, с трудом угнездившись на полу, подставлял свою морду под струю холодного воздуха, бьющего из вентиляционного отверстия.
Читать дальше