Борис Рябинин - Друзья, которые всегда со мной

— Сейчас должны привести человека, пришел с той стороны, — сообщил маленький энергичный полковник, командир бригады, так увешанный орденами и медалями, что на груди его, кажется, уже не оставалось места.

— Перебежчик? — поинтересовался я.

— Говорят, наш, русский.

В эту минуту дверь открылась, через порог, пригнувшись, чтоб не удариться головой о низкую притолоку, шагнул высокий бравый лейтенант и отрапортовал:

— Разрешите, товарищ полковник? Привели задержанного. Прикажете впустить?

— Давай.

Лейтенант посторонился, давая дорогу стоявшему позади него.

— Мне прикажете быть свободным?

— Идите.

Перед нами стоял худой длинный человек в невообразимом рубище. Одежда мешком висела на его иссохшем угловатом теле. Лицо перепачкано, в волосах сильная проседь, хотя видно, что он еще не стар, скорее измучен, вымотан до последней степени и потому выглядит значительно старше своих лет. Он не смотрел в мою сторону, все внимание устремив на полковника.

— Так вы говорите, что бежали из плена, — начал полковник. — Где вас взяли? В какой части служили?

Тот начал отвечать.

Знакомый голос. Я сидел сбоку. Встав, я обошел вокруг неизвестного, всматриваясь в его черты. Он бросил взгляд на меня. Игорь?!

— Игорь, Игорь… — повторял я, все еще не веря своим глазам. Но это действительно был Игорь Рогов, давно похороненный, оплаканный всей родней. Не знаю, может быть, Надя, невеста, продолжала ждать его, недаром носила на сердце стихи «Жди меня».

Игорь попал в плен в первоначальный тяжелый период войны, когда наши части и целые армии оказывались в окружении.

Попал тяжелораненым; очнулся в немецком госпитале, а как, что происходило с ним, не помнит. Рана была серьезная, но молодость и крепкий организм взяли свое — он поправился, несмотря на скверную кормежку и почти полное отсутствие медицинского ухода. Сразу задумал бежать. И бежал, перешел фронт и присоединился к своим, снова получил оружие в руки. Но ему не повезло.

Отличный стрелок (выполнил нормы «ворошиловского стрелка» и на значок «ГТО» еще мальчишкой-школьником), лыжник, велосипедист и вообще «спортсменистый» парень был зачислен в разведку. Как пригодилась ему его закалка, сейчас и потом, закалка, к которой в какой-то мере была причастна Гера, отцовская любимица! (Сколько походов сделали с нею в лес, в горы! А сколько купались, играли, затевая азартную потасовку в воде!)

Пять суток Игорь находился на колокольне церкви, откуда корректировал огонь нашей артиллерии. Противник был в ярости: все залпы советских пушек ложились точно в цель. Потом, наконец, догадались и обрушили на церковь шквальный огонь. Снаряды разворотили колокольню, кирпичи брызнули во все стороны, зазвенели жалобно под градом осколков колокола; вместе с верхушкой колокольни Игорь «сыграл» (по его выражению) вниз, на землю. Но он опять оказался живой (все-таки, видимо, и «везло»). Но опять в плену. Подобрали без сознания, с разбитой головой, в тяжелом состоянии, однако снова выжил. Теперь быстро убежать не удалось, началась жизнь (если это можно назвать жизнью) в фашистском плену.

Вот тогда-то Роговы и получили известие о смерти сына.

Где он не побывал за эти кошмарные годы! Действительно повидал «тот свет». Работал на заводе в Тюрингии. Грузчиком: у немцев не хватало сильных, здоровых мужчин. В Восточной Пруссии копал котлованы, для чего — и сам не понял. Из одного лагеря переводили в другой. Бежал. Ловили. Снова бежал, несмотря на то, что раз от раза режим становился строже и строже. Наконец их послали на строительство оборонительных сооружений, это уже близко к фронту, и он надеялся: теперь убежит и уже с концом, больше не поймают. Но неожиданно его отдали — именно отдали, как скотину! — на ферму одному богатому немцу-помещику, развернувшему бурную хозяйственную деятельность на «восточных землях», видимо, имевшему большие заслуги перед гитлеровским государством и нацистской партией. Вот там начался самый ад…

— Да, между прочим, — оживляясь, сказал Игорь и на впалых, бледных щеках его выступил румянец (поел, напился горячего свежего чая с сахаром! Вкуснота!), — представляете, что я повидал? В Тюрингии? Вы помните в толковом словаре Ушакова есть пояснение о переводе с немецкого: «Вот где зарыта собака»? По-немецки это звучит так: «Дас ист дер хунд беграбен»… Дословно: «вот где собака зарыта», «зарыта» на конце… Помните?

Я кивнул, удивляясь тому, что он после всего пережитого вдруг вспомнил именно про это. При чем тут Ушаков и поговорки о собаках, да еще на немецком языке, который, надо полагать, за эти годы и без того достаточно опротивел Игорю?!