Гавриил Кротов - Мы будем вместе. Письма с той войны

Лифт не работал, мы вскарабкались на девятый этаж, где была квартира Макаренко. Я поднималась туда с трепетом. Его самого в это время уже не было в живых, а в квартире жила его жена.

Этот вечер я запомнила на всю жизнь.

С Ганей они встретились, как старые друзья. Семён Афанасьевич оказался мощным человеком, с крупной седеющей головой. Со мной держался так, как будто знал давным-давно. В книге он симпатичен, а в жизни просто обаятелен. Высокий, смуглый. Глаза чудесные. Весёлый.

Познакомилась я и с женой Макаренко – Галиной Стахиевной.

Калабалин рассказывал, как воевал в партизанском отряде в Югославии, попал в плен, как фашисты перебили ему кости рук ломом, но он чудом остался жив, бежал. Он подарил Гане свою фотографию, где снят с приёмным сыном, лётчиком (впоследствии погибшим). На фотографии написал: «Другу-человеку по работе над человеком».

Фантастический был вечер, и закончился он фантастически.

Это было время салюта. Во время войны салют давался в честь взятия крупных городов или завершения крупной операции. Части, участвовавшие во взятии данного города, получали названия – например, Харьковская, Смоленская дивизия и т. п. В этот вечер салют был в честь взятия Винницы, как вспоминал потом папа, или Орла и Белгорода, как помнится мне. Обычно мы выходили смотреть салют на улицу. Давали залп из 20-и, 24-х, 30-и орудий, установленных в разных местах Москвы – в частности, на Ленинских горах, рядом с теперешней станцией метро «Ленинские горы» (тогда её не было). После каждого залпа из ракетниц (вроде пистолета с толстым стволом) выстреливали специальные гильзы с ракетным зарядом. Он взлетал высоко в небо и рассыпался звёздочками – красными, зелёными, голубыми. Люди, стрелявшие из ракетниц, стояли на крышах высоких зданий по всей Москве. Ещё с первых салютов сложилась традиция, что мальчишки на улицах после каждого выстрела кричали «ура!» и бегали искать пустые гильзы. Потом как-то привыкли, а сейчас мальчики не помнят первых салютов, да и называются они сейчас просто праздничным фейерверком, и из орудий не стреляют (кроме, кажется, Дня Победы), и «ура» не кричат.

В этот необычайный вечер у Калабалина мы смотрели салют с балкона, который выходил в сторону Кремля. Видны были пушки, стоявшие во дворе Кремля, за Москва-рекой, и виден был даже огонь в дулах при выстрелах, хоть они и были холостые. Россыпь разноцветных ракет виднелась далеко, по всему небу. И залпов было много.

Милая черноглазая Муся!

Я дома. Словно из сказочного мира я упал в яму: грязь капает с настила, под подстилкой нар хлюпает вода, на полу под хворостом лужа. Да была ли Москва, счастье, любовь и свет? Ещё тяжелей. И ты – чистая, красивая – становишься снова далёкой, нереальной мечтой. Я не могу даже представить, есть ли ты или всё это снилось мне. Надежды на отпуск в Москву исчезли безнадёжно. Оказывается, через полчаса был отменён приказ о моём отпуске, а я уже уехал, иначе я так остался бы без отпуска. Получил твоё письмо и фото – милое, дорогое лицо, но без очков, и неподвижное равнодушное лицо не даёт мне представления о тебе, о которой я помню.

Но как тяжело! Испытав счастье, потерять его и готовиться к смерти.

Мне в этой грязи кажется, что я не имею права на твою любовь, на тебя – чистую, умную.

Прочёл твои письма, тяжело было читать их. Ты многое там написала того, что я сейчас спокойно читать не могу. Ну ладно, буду ждать встречи, выполнять приказ Калабалина.

Снова нарастает грязь. Мне думается: смогла бы ты поцеловать меня вот такого?

Мусёнок, я ещё чувствую свежесть твоих губ, нежность и ласку.

Тяжело и досадно.

Но люблю и буду жить ради этой полноценной любви: со свечами и алтарём, с сыном и работой.

Твой Ганя, скучающий вдали

Моя милая, ласковая, нежная. Я ещё сплю. Хотя обстановка ощутительно напоминает о себе. Но что обстановка?

Муся, я добьюсь своего. Но поговори с мамой о квартире на случай моего приезда. Я даже брошу курить ради этого, но поеду я только ради тебя. Муся, позвони Семёну 11 11 Калабалину. , что я получил от Ткаченко письмо, и сообщи его адрес: г. Пятихатка Днепропетровской области, п. я. 99, Ткаченко Л. С. Он предлагает перейти к нему на работу в НКВД. Как ты на это смотришь?

Смотрю на твою карточку, но как она мертва! Теперь легко представляю подвижность твоего лица, теплоту губ и холод пальцев.