Алексей Митрофанов - История обольщения. Россия

При этом самое, казалось бы, интересное, и чему посвящено это исследование, остается за рамками достигнутого высоколобыми пушкиноведами. Как именно происходило соблазнение? Что Пушкин говорил? Что ему отвечали? Брал ли он девушку за руку? Или это был верх неприличия, Или был верх неприличия, но все равно брал?

Сам Пушкин и его многочисленные современники, люди весьма далекие от пуританства, стеснялись описывать эту сторону флирта. Один из пушкинистов, Петр Губер, писал: «Азбука любви была в руках у Пушкина. Он быстро затвердил все буквы этого алфавита и даже научился составлять из них новые сочетания».

Но что это за азбука? Где эти буквы?

Пушкинский товарищ по лицею С. Комовский вспоминал: «Пушкин любил приносить жертвы Бахусу и Венере, волочился за хорошенькими актрисами гр. Толстого, причем проявлялись в нем вся пылкость и сладострастие африканской природы. Пушкин был до того женолюбив, что, будучи еще 15 или 16 лет, от одного прикосновения к руке танцующей во время лицейских балов взор его пылал, и он пыхтел, сопел, как ретивый конь среди молодого табуна».

Что кроется за этим «волочился»? Как именно «волочился» Александр Сергеевич? Ответа нет. Вряд ли имеется в виду сопение. Хотя, кто знает?

Вот, вроде бы, ближе к теме. Брат Александра Сергеевича, Лев Сергеевич Пушкин: «Пушкин был собою дурен, но лицо его было выразительно и одушевленно; ростом он был мал (в нем было с небольшим два аршина и пять вершков), но тонок и сложен необыкновенно крепко и соразмерно. Женщинам Пушкин нравился; он бывал с ними необыкновенно увлекателен. Когда он кокетничал с женщиной или когда был действительно ею занят, разговор его становился необыкновенно заманчив».

Тот же Лев Сергеевич делает оговорку, что о поэзии и о литературе Пушкин с женщинами в принципе не разговаривал. Тогда что это был за разговор, «необыкновенно заманчивый»?

А вот один из друзей Пушкина, Алексей Николаевич Вульф: «Пушкин говорит очень хорошо; пылкий, проницательный ум обнимает быстро предметы; но эти же самые качества причиною, что его суждения о вещах иногда поверхностны и односторонни. Нравы людей, с которыми встречается, узнает он чрезвычайно быстро: женщин же он знает, как никто. Оттого, не пользуясь никакими наружными преимуществами, всегда имеющими большое влияние на прекрасный пол, одним блестящим своим умом он приобретает благосклонность оного».

Кажется, картинка прояснилась. Просто треп, увлекательный треп, который завораживал избранницу, втягивал ее в воронку пушкинского интереса. Женщина любит ушами, а язык у Пушкина подвешен хоть куда. И нет необходимости хватать за руки – разве что на последних этапах обольщения, когда рубикон уже пройден и сняты перчатки из тоненькой лайки.

А еще поэт брал тем, что моментально загорался. Уж это нельзя было запретить никакими канонами, а женщины такие вещи чувствуют безошибочно и это им ужасно льстит. В свою дальнюю родственницу Софью Федоровну Пушкину он влюбился в момент. Писал: «Мерзкий этот Панин! Знаком два года, а свататься собирается на Фоминой неделе; а я вижу ее раз в ложе, в другой на бале, а в третий сватаюсь».

Кстати, выражение серьезности намерений – «сватаюсь» – в подобных ситуациях почти что ничего не значило, поскольку подразумевалось. А зачем же еще очаровать барышню?

Дело в том, что до начала прошлого столетия знакомились, ухаживали, обольщали, в основном, с одной лишь целью – создать семью. Иначе – неприлично. К проституткам ходить – прилично и даже необходимо «из гигиенических соображений». А с порядочными девушками все иначе. Тронул – женись. Посещает парень дом, где девушка на выданье, ужинает, пьет хорошее вино, играет с папашей в шашки – и вдруг «перестает бывать». Ну, мало ли – наскучило

И все. Девица опозорена, а брат ее, бравый гардемарин, спешит вызвать бесстыдника на честный поединок.

* * *

Да, кодекс чести был суров. В том числе и у простонародья. Орловский священник Н. Соколов описывал событие, свидетелем которого он стал в 1821 году: «В последний год пребывания моего в орловском духовном училище, я ходил в торговую баню, будучи 16 лет; но право равнодушно смотрел на молодых женщин, только любовался иногда прекрасною фигурою 15-летней девочки, и то нисколько не обращая внимания на детали фигуры. В раздевальной не позволялось (как обычаем принято было) мужчинам обращаться к женщинам ни одним словом. Я помню, что досталось мещанину за несколько безобидных слов, обращенных к молодой женщине… Все женщины, бывшие в раздевальне, взъелись на несчастного. Выходят из бани два геркулеса; узнав, в чем дело, накидываются на озорника: «Ты что?» – «А вы что?» – отвечает озорник тихо. – «Ты что?» – вскрикивают громче первые. – " А вы что?» – отвечает последний еще тише. – «Давно у тебя считались ребра?» – вскричали первые. Тогда озорник, схватив остальное платье свое, которого не успел надеть, скорее вон из раздевальной; женщины дружным хохотом проводили труса».