Миша Бастер - Перестройка моды

И таких прецедентов было много. Мне все меньше хотелось заниматься модой, и все больше было пошлости и китча в мире моды. Пришли люди, которые в моде ничего не понимают, но с огромными амбициями и напором. И я поняла, что в моде здесь ничего больше не будет. Начали открываться дизайнерские показы, которые к моде не имели отношения, очень провинциальные по стилю, содранные со среднестатистических картинок.

Мне стало так противно и скучно, и я просто забила на это.

Как только начались непрозрачности и неопределенности в нашей стране, советские территории стали резко не модны. Оставалась общая европейская мода на рейв, но и эта мода тоже угасла само собой к середине девяностых. А музыка, конечно, во многом влияет на стиль и моду. Если здесь в восьмидесятые была какая-то местная изюминка, то в девяностые все размылось. Не смотря на то, что существовали сквоты со своей инди-стилистикой, на концертные и клубные мероприятия ходили массы офигительных модных и современных людей, потом началось время нуворишей. Связки уличная мода, музыка и кино, то, что формирует визуальный ряд помимо других наркотиков, в местной массовой культуре не состоялось.

М.Б.Почему из рядов наших авангардных модельеров нет тех, которые сумели бы вывести нашу альтернативу и достаточно оригинальную панк-моду на мировые подиумы?

К.Ф.Здесь просто не было моды никогда. Не каждая страна может предъявить миру звезд моды. Здесь есть талантливые люди, художники. Но нет индустрии. Модельер – это другое. Надо иметь другую культуру, традицию моды, все составляющие, как в Италии, Франции, Англии. Вествуд можно стать только в Англии. В России Вествуд нельзя стать в полном смысле этого слова. Здесь нет базы, и потому нет возможности делать моду.

М.Б.Хорошо. Но почему, на ваш взгляд, никому из наших альтернативных модельеров, ну разве что, кроме Лены Худяковой и Кати Мосиной, которые туда переехали, не удалось пробиться и закрепиться на Западе как дизайнерам?

К.Ф.Я встречалась с Гошей Острецовым, когда он жил в Париже; он был там какой-то позабытый, позаброшенный, как мне показалось. Вырезал из дерева фантастические скульптуры. Гоша – человек с руками и с головой. Мой знакомый взял его за руку и отвел к Кастельбажаку. И Гоша сделал ему коллекцию деревянных украшений. Но я счастлива, что он вернулся. Мы этой модой наигрались, будучи художниками. Мы не шьем пиджаки. Мы рисуем картины, делаем скульптуры.

А тот успех был во многом связан со смелым сочетанием политически нецензурных вещей. Гремучая сексапильная смесь из византийского стиля, монархических орлов, советской атрибутики в эротическом ключе, панковской рванины и готического макияжа. Смешались образы священников, ментов, проституток и генералов. И все это было адекватно периоду. Делалось по наитию и куражу то, что в каком-то смысле делали некогда уличные панки, но более умелыми руками. Потому что, если это делать неумелыми, то это будет абсурдом и маразмом. Панк в свое время сделал модной английскую моду; панки сделали модным и перестроечное явление.

9. Модель из коллекции «Реснички» дуэта «Ла-Ре», 1995 год. Фото Михаила Королева

Художник, дизайнер, стилист. Активный участник андеграунда восьмидесятых и клубно-богемной жизни девяностых. Участник дуэта «Ла-Ре», (Лариса Лазарева + Регина Козырева), работавшего в концепции «гламурный панк».

В последнее время работала директором раздела моды в Men's Health. RIP 2015

Л.Л.Мое детство прошло возле станции метро Октябрьская, практически в пятой химической спецшколе, это вполне прилично по советским меркам. Школа стояла в окружении домов дипломатов и академиков, и состав в классах был соответствующий. Напополам детей академиков и дипломатов и, естественно, жесткий отбор детей обычных советских людей. За одними партами сидели венгры, японцы – кого только не было…

Поскольку родители мои трудились в УПДК, с детским мерчендайзом и посещением магазинов «Березка», проблем особых не испытывалось. Возможно, поэтому сознание тянулось к иному.

Училась я неплохо, особенно по русскому и литературе, к тому же наш классный руководитель был по совместительству преподавателем этих предметов. И когда по системе естественного отбора после перевода во взрослые классы из школы повыкидывали всех троечников, со мной подобного не случилось. Тогда было принято расформировывать несколько младших классов и собирать из них один. Когда произошло это совмещение, я, будучи в статусе «хорошей девушки», познакомилась с двумя «плохими» из совмещенного класса. Причем в это понятие не входило какое-то откровенное хулиганство, а подразумевалась своя обособленная внутренняя жизнь. Девушки очень хорошо лепили и рисовали; любимым занятием у них было моделирование каких-то каркасов, на которые налеплялись фигурки фантастических животных, причем внутренности заполнялись красным советским пластилином, тело утыкалось шипами а к лапам прикреплялись шарниры для дальнобойности. Смысл игры заключался в том, что поставленные на колесики эти чудища жестко врезались друг в друга, истекая пластилиновой кровью к великой радости подростков. Проигравший должен был быть более изобретателен в конструировании и укреплении своего боевого монстра. Новые мои знакомцы учились, конечно же, плохо и вели себя, по представлениям учителей, несомненно отрицательно.