Уилл Гомперц - Думай как художник, или Как сделать жизнь более креативной, не отрезая себе ухо

Требуется немалое мужество, чтобы выразить свои идеи и чувства на публике.

Никому не хочется оскандалиться перед друзьями, близкими и даже незнакомцами. В каждом из нас природой заложено стремление избегать подобных ситуаций. Мы с рождения склонны сомневаться в себе, особенно когда дело касается творчества. И даже если мы вполне уверены в своих силах или достаточно глупы, чтобы подставить плоды нашего творчества под огонь критики, нас удерживает сомнение. Наша врожденная стыдливость спасает нас от позора.

В эту минуту мы испытываем облегчение и даже радость. Вообще говоря, скромность – вполне достойное качество. Но в том, что касается творчества, оно не всегда уместно и порой смахивает на громоздкий диван, за которым удобно прятаться. Каким бы пугающим и неестественным нам это ни казалось, публичное выражение своих мыслей требует определенной дерзости, многими из нас принимаемой за самонадеянность и даже нахальство. Мы говорим себе: «Что это я о себе возомнил? Гения из себя строю? На свете полным-полно людей гораздо более талантливых, чем я. Куда я лезу?»

И пошло-поехало: даже если скромность и не блокирует полностью нашу креативность, то наверняка ее ограничивает. На самом деле мы просто трусим. Нам хочется поделиться с человечеством своими оригинальными идеями, но духу не хватает. Возможно, именно это имел в виду Аристотель, заметив: «Вы никогда ничего не добьетесь в этом мире без мужества».

И правда, чтобы творить, нужно рисковать. Нужно верить не только в себя, но и в человечество, в то, что мир будет к вам справедлив. Да, вас станут критиковать, а критика ранит, порой больно. Не исключено, что в ваш адрес раздастся дружный хор осуждения.

Чувство неприятия со стороны окружающих переживал едва ли не каждый новатор, так что считайте это обязательным этапом творчества. Известно, что в свое время группа «Битлз» не вызвала у публики никакого интереса. А сколько издательств категорически отвергли книги Дж. К. Роулинг? Разве это их остановило? Нет. Добавило им решимости? Конечно. Вспомним строки Вергилия: «Так восходят до звезд, о сияющий доблестью новой отрок» [13] Пер. С. Ошерова. .

Полагаю, о чем-то подобном думал и тридцатидвухлетний итальянский мастер Микеланджело Буонарроти. Не исключено, что, когда он стоял на шатких деревянных лесах в центре Рима – города, где великий поэт за тысячу лет до рождения Микеланджело произнес эти мудрые слова, они звучали в голове художника.

Шел 1508 год. Микеланджело, блестящий художник, известный, однако, своим буйным нравом, был глубоко уязвлен: незадолго до того папа римский Юлий II, его всемогущий покровитель, отменил очень выгодный заказ: высечь из мрамора достойное понтифика надгробие. Обозленный Микеланджело немедленно покинул Рим и уехал домой, во Флоренцию.

Угрозами и лестью папа убедил его вернуться, но вскоре после приезда Микеланджело обнаружил, что атмосфера вокруг Святого престола сгустилась. Он не без основания заподозрил, что любимый архитектор папы Донато Браманте добивается его отстранения и уговаривает Юлия II взять на его место молодого выскочку, недавно появившегося в окружении папы. «Выскочку» звали Рафаэль.

Микеланджело надеялся, что ему вернут заказ на надгробие. Для него это была работа мечты, на выполнение которой даже такому искусному и опытному мастеру, как он, потребовалось бы не меньше двадцати лет. Иначе говоря, в начале XVI века тридцатилетний художник, получивший подобный заказ, был бы обеспечен работой практически до гробовой доски. Но судьба распорядилась иначе. Папа приготовил ему другое поручение, что только усилило подозрения Микеланджело насчет Браманте и Рафаэля, якобы строивших против него козни.

Душа всегда должна быть открыта, готова к встрече с прекрасным.

Сикст IV, дядя Юлия II, занимавший папский престол несколькими десятилетиями раньше, возвел в Риме великолепную капеллу. По традиции ее назвали в честь папы – Сикста IV. Но к тому времени, когда папой стал Юлий II, здание Сикстинской капеллы уже начало разрушаться и требовало серьезного ремонта. Больше всего пострадал сводчатый потолок высотой двадцать метров.

У папы было много недостатков, но в отсутствии вкуса его никто не упрекнул бы. Юлий II, эстет и страстный поклонник искусств, решил, что потолок в капелле должен быть расписан с соответствующим его чину великолепием. Он распорядился расписать купол двенадцатью – по числу апостолов – большими фресками и поручил эту работу Микеланджело. Когда властный, не допускавший возражений Юлий II сообщил о своем намерении вспыльчивому флорентийцу (по общему мнению, не лишенному амбиций), ответная реакция оказалась для него неожиданной и явно его не обрадовала. Глядя прямо в глаза единственному в Риме человеку, которому никто не смел перечить, Микеланджело ответил: «Нет», расписывать потолок Сикстинской капеллы он не станет, и неф, и стены тоже; он скульптор, а не художник, фресковой росписью не занимается. Подростком он освоил азы фресковой живописи, но затем решил, что это его не интересует.