Ольга Лазорева - Спелая ягода

И вдруг меня разобрал смех. Я вспомнила свои страхи, свои предположения, что меня вычислил муж Берковой и охотится на меня, вспомнила, как моток проволоки чуть не угодил мне в затылок и я решила, что это практически покушение на мою жизнь. А все оказалось намного проще. Подросток, распираемый избытком спермы, прицепился отчего-то ко мне.

«Вот уж действительно, верна японская поговорка, что мнительный разум рождает демонов. Но почему такое внимание именно к моей персоне? – удивлялась я, наблюдая за ним. – Вот это-то как раз и странно!»

Я вышла на балкон и демонстративно подняла бинокль к глазам. Толик тут же опустил свой, замер, а потом опрометью бросился к чердачному окну и скрылся.

«Может, отвяжется? – подумала я с облегчением. – Иначе придется разговаривать с матерью».

Но тут я вспомнила лицо тети Шуры, ее маленькие хитрые глаза, казалось, вечно за всеми следящие, ее недовольно поджатые губы и ее резкие ядовитые замечания, и поняла, что особого желания общаться с ней у меня не возникает. Да и чтобы я ей сказала? Что ее сын следит за мной и мастурбирует, глядя на мои окна? Она бы никогда в это не поверила, да еще бы и обозвала меня распутной или сумасшедшей.

В этот момент длинно позвонили. Я замерла, испугавшись. Решила, что это Толик явился, бог знает зачем. Следующий звонок был еще длиннее. Я разозлилась, ринулась в коридор и, даже не посмотрев в глазок, распахнула дверь. На пороге стоял какой-то парень с корзиной красных роз и квитанцией.

– Лазорева Ольга Николаевна? – бесстрастно спросил он, заглядывая в квитанцию.

– Да, – растерялась я.

– Это для вас, – дежурно улыбнулся парень и протянул мне корзину. – Распишитесь о доставке.

Я черкнула в квитанции, подхватила корзину и закрыла дверь. Никогда в жизни я такого не получала, даже на юбилеи. Розы были крупные, свежие, в окружении тонких пушистых веточек зелени. Их было невероятное количество. И пахли они изумительно. Я поставила корзину на пол в гостиной и тут только заметила маленькую открытку, засунутую внутрь цветов. Она была красной, поэтому я, наверное, не сразу ее увидела. Раскрыв, прочитала: «Я буду тебя любить Вечно!» И так расчувствовалась, что слезы выступили на глазах. Я схватила телефон и набрала номер Ника. Он взял не сразу, и какой-то сильный шум практически заглушал его голос.

– Я получила розы, – сказала я. – Спасибо!

– Ты любишь меня? – закричал он.

Тут до меня дошло, что он, по-видимому, в цехе и от этого такой шум и что это не самое подходящее место для объяснения. И ничего не ответила. Ник подождал, потом вновь громко спросил:

– Малыш, ты любишь меня?

– Люблю, – ответила я и закрыла глаза.

– Целую. До встречи! – сказал он. – Береги себя!

Я положила трубку, бросила телефон в кресло и прижала руки к запылавшим щекам.

«Я призналась, что люблю его, – метались мысли. – И что теперь?! И разве я на самом деле люблю его? Ведь ему восемнадцать! А мне сорок».

Но, заглянув в самую глубь души, я вдруг поняла, что действительно испытываю к этому парню вполне определенные чувства. И сказав заветное слово «люблю», я словно открыла плотно затворенную дверь в давно забытый, но такой прекрасный мир. И чувства хлынули и затопили меня.

«Ну и пусть! – думала я. – Могу же я позволить себе быть, хоть и недолго, счастливой. Сколько можно жить, оглядываясь на правила? Да, я влюбилась в молодого парня! И что? Кому от этого плохо?»

Уже давно я вывела для себя собственное понятие греха. Если я делаю что-то, от чего плохо другим, то это и есть самый настоящий и страшный грех. Но если я делаю что-то, от чего плохо лишь мне, то это вовсе грехом и не считается, ведь страдаю лишь я. И сейчас я прекрасно понимала, что такая любовь если и принесет страдания, то только мне и никому более. О своей сопернице я уже не думала, таковой ее не считая. К тому же, побывав у нее в квартире и увидев, что Нику там отведено место разве что комнатной собачки, я в душе освободилась от чувства вины перед ней.

В мой дом как-то залетела оса и долго билась о стекло окна, пытаясь найти выход. Я какое-то время наблюдала за ней, потом сжалилась и решила выпустить на свободу. Взяла салфетку и осторожно захватила ее. И понесла к балкону. Но, пока я несла ее, обезумевшая оса ухитрилась ужалить меня через салфетку. Я вскрикнула от неожиданной боли, бросила салфетку и наступила на нее ногой. Потом, глядя на мертвую расплющенную осу, подумала, что если бы она знала, что я несу ее на волю, то сидела бы не шевелясь и терпеливо ждала. А так вместо жизни получила смерть.