Кшиштоф Кесьлёвский - Случай

В Варшаве его пригласил к себе Адам. В его квартиру входили прямо из лифта, отпирая специальным ключом обычные вроде бы двери шахты.

— Этот случай дает тебе хорошую исходную позицию. И то, что ты проявил слабость, тоже хорошо, — сказал Адам, когда они уселись в большой уютной комнате. Говорили о больнице и наркоманах.

— Я испугался.

— Понятно, но минуту слабости тоже ведь можно использовать… Ты — слабый — становишься на одну доску с ними… Они теряют бдительность, и преимущество сразу же оказывается на твоей стороне. Только зря ты сказал, что они правы. При них.

— Но они и в самом деле были правы.

— Но зачем же при них-то? Надо знать, когда есть смысл признавать чужую правоту. Если в результате повышается твой авторитет, престиж, легче добиться уступок.

— Я хотел, чтобы по справедливости, — упорствовал Витек.

— Это хорошо, но ты туда пришел как официальное лицо. Будь ты сам по себе, один…

— Я и был один.

— Ну не совсем, — улыбнулся Адам. — А телефон? Ты ведь знал, что в случае чего можешь позвонить, что за твоей спиной — власти, милиция… Иначе ты бы просто струсил.

Витек умолк.

Адам на минуту вышел и вернулся с маленькой электробритвой. Он сильно оброс и теперь, бреясь журчавшей машинкой, втолковывал Витеку, что в ситуации, какая сложилась в больнице, сантименты не важны. Важно уладить дело. А чтобы его уладить, надо знать способы. Тогда все получится.

В комнату из темного коридора вошла женщина с чашками на подносе. Витек сидел к ней спиной, и только когда Адам сказал: «Крыся, пан Длугош» и Витек поднялся, он увидел, что женщина эта — Кристина. Она поставила чай на низкий столик и вышла. Адам заметил, как смутило Витека ее появление. Отложив бритву, он спросил:

— Это не ты звонил нам год назад, до того как Вернер уехал?

— Я.

— Когда-то мы с Вернером очень дружили.

— Да, он мне говорил.

Адам задумчиво смотрел на него. Что мог понять этот молодой парень из пьяного монолога Вернера, — вероятно, думал он — если даже сам он мало что понимал теперь, столько лет живя совсем иной, куда более легкой для понимания жизнью?

— У нас с ним ведь все могло получиться ровно наоборот. Освободись он раньше — был бы на моем месте, а я — на его.

— Вы полагаете, это случайность?

Но Адам не хотел говорить ни о каких случайностях. К тому же ему вполне хватило краткой минуты возврата к далекому прошлому.

Бузек вернулся во второй половине дня.

— Верка! Верка! — звал он, проходя по комнатам маленького загородного домика. Отец копался в огороде за домом.

— Ты Верки не видел?

— Она ушла около двенадцати, больше не видел.

Бузек подошел поближе; отец выглядел радостным, оживленным.

— Чего это ты такой довольный?

— Возвращаюсь в больницу.

— Как это?

— А так. Шефство отменили, и теперь будет, как прежде, обычная больница. Двое ребят повесились, девушка из окна выпрыгнула, вот они и отменили. Парень Агаты повесился, той, что сочиняла песни. Помнишь, я рассказывал…

Все чаще перед мысленным взором Витека — когда он засыпал и просыпался — возникал образ коротко стриженой блондинки. Всякий раз, когда ему звонили, но никто не отзывался на его «алло?», он представлял, как Чушка осторожно кладет на рычаг телефонную трубку. Несколько раз он ходил к общежитию — безрезультатно, пока однажды не увидел ее: она попятилась и чуть не наткнулась на него, когда на перекрестке зажегся красный свет.

И обнаружилось, что те шесть лет, которые прошли со дня их последней встречи в выпускном классе, и те несколько месяцев после ночи в квартире Вернера были для них потерянным временем. И Витек почувствовал дикую ревность к тому времени, к знакомым Чушки, к ее случайным, недолгим связям. Обреченный выслушивать подробности обо всех этих мужчинах и юнцах, Витек обгрыз себе ногти до крови, корил себя за каждого, кто когда-либо коснулся Чушки. Она переселилась к нему; оказалось, это и в самом деле она звонила и клала трубку, когда Витек говорил «алло?».

Весной Чушка привела его на большую лодочную станцию на Висле. Она руководила харцерской дружиной. Харцеры [3] Польская юношеская организация — Прим. перев. занимались не только ремонтом лодок, но и развозили по стране в ярких своих рюкзаках нелегальную литературу. Витек взял одну из таких книжек. Открыл. Прочел вслух: «Какой же будет Отчизна? Совсем другой — справедливой, благородной, разумной, будет служить примером для всей Европы…» Книга стоила двести злотых, и печать была вполне приличная.