Вадим Трунин - Портрет моего отца

— Он, товарищ командир.

— Откуда же он такой веселый и находчивый?

Колин командир ответил:

— Сибирский.

— Морозоустойчивый, значит. Это хорошо. Ну, что скажешь в свое оправдание? — спросил командир у Коли.

— Виноват, товарищ подполковник, — вздохнул Коля.

— Виноват, — повторил подполковник. — А мне вот рекомендовали тебя как лучшего тракториста. Ну вот что, друг, шутки в сторону. Дело серьезное. Прогноз ты слышал. Горючее у нас на исходе, продовольствия тоже в обрез осталось. Вертолетов ждать теперь, как ты сам понимаешь, не приходится. На центральной базе весь транспорт в разгоне, и они нам ничего определенного не обещают. Остается один выход: пока совсем не отрезало заносами, пробиться на центральную, забрать горючее и продовольствие, сколько возможно, и вернуться. Вот такая задачка, сынок. Подумай и сам решай: если знаешь, что справишься, пошлем тебя, если нет — будем искать другого.

Николай немного подумал и сказал:

— Если выйти прямо сейчас, то пробиться можно.

— Дельный ответ. Пишите приказ, сержант Мартынюк: «С семнадцатого января сего года откомандировать на центральную базу рядового Бурлакова и сержанта Мартынюка…» Пиши, пиши! А кто же с накладными там будет возиться?

Коля почему-то снял шапку и спросил:

— Товарищ подполковник, а нельзя другого кого-нибудь?

— Нельзя. У меня каждый рабочий человек на счету. И потом, ты что же, хочешь совсем безнаказанным остаться за свои фокусы? Поедете вместе. Ничто так не сближает людей, как совместное преодоление трудностей! Все! Приказы не обсуждаются!

Свет фар упирался в сплошную снежную муть. Благо хоть деревья, стеной стоявшие по краям просеки, не давали возможности сбиться с дороги. Колю Бурлакова и писаря Мартынюка так мотало в кабине трактора, что казалось, сам господь хотел из них душу вытрясти. Отопление было хорошее. Коля расстегнул полушубок, снял шапку.

— Тебя не укачивает? — спросил он писаря.

— Немного, — признался Мартынюк.

— Ничего, меня поначалу тоже уматывало. На них, говорят, хуже, чем в шторм на море. Вот, пососи конфетку, кисленькая.

Писарь сунул конфетку в рот и сказал:

— А ты ничего. Я поначалу думал, Ванек деревенский, а ты ничего. Давай знакомиться, что ли? Меня Александром зовут.

Коля Бурлаков протянул руку и представился:

— Ваня.

Потом они долго ехали молча, да и разговаривать было трудно. Трактор зарывался в снег, и мотор так отчаянно рычал, что перекричать его было почти невозможно.

Так они доехали до развилки, осветили фарами столб. На столбе стрелки с указателями. Одна показывала в ту сторону, откуда они приехали, на пей было написано: «До Москвы 8697 км». Вторая 19 стрелка показывала в противоположную сторону, на Владивосток, а на третьей, торчащей вбок, было написано: «Рымбай — 7 км».

Писарь сказал:

— Ну, слава богу, приехали.

— Не кажи гоп, — сказал Коля.

После поворота ветер стал встречным, сугробы высокими, как барханы. В один такой сугроб трактор залез, мотор взревел на самой высокой ноте, и вдруг рев оборвался с металлическим звоном. Стало слышно, как яростно выл ветер и скрипели деревья.

— Накаркал, — сказал Мартынюк.

Коля пробовал заводить мотор. Ничего не получалось. Надел шапку, взял заводную ручку, длинную, как кочерга, сказал Мартынюку:

— Ты сиди не высовывайся. — И вылез из кабины.

Рот и глаза залепило снегом и ветром. Цепляясь за гусеницы, еле добрался до рыла трактора. Руками откопал его из-под снега, воткнул рукоятку и стал крутить, пока не упал, обессиленный. Мотор лишь один разок фыркнул, и все. Коля влез в кабину, вытер шапкой мокрое лицо. Принюхался, посмотрел на писаря:

— Ты чего?

— Спирт, — сказал писарь и вынул флягу. — На, глотни.

— Не надо. И тебе не советую.

— Ты же мокрый, дурак.

— Ладно, посмотрим, кто из нас дурак. — Коля достал из-под сиденья ветошь, намотал ее на конец заводной рукоятки и протянул руку к фляге:

— Дай сюда.

— Ага! Давно бы так, — усмехнулся писарь, протягивая флягу, но когда увидел, что Коля выливает спирт на ветошь, завопил благим матом и вырвал флягу. — Ну, ты и гад.

Коля не ответил, чиркнул спичкой, зажег импровизированный факел и снова вылез на ветер. Укрепил факел, открыл капот.

Ветер хлестал по кабине, трактор заносило. Писарь высунулся, задохнулся от ветра, спрятал лицо в воротник и крикнул:

— Ну? Долго еще? — Вылез на гусеницу, потому что Коля не отвечал, копаясь в моторе. Прыгнул и сразу провалился почти по пояс. — Черт! Ну что? Хана, да? Кабину выстудило — окачуриться можно. Ваня, давай бросим эту кучу железа к чертовой матери и пойдем пешком! Здесь же немного осталось! Ваня! Дойдем!