Анатолий Гребнев - Успех

— Это не бездарно, почему же! — отвечал из зала Геннадий. — Это не хуже и не лучше, чем у других. Просто Треплев становится Тригориным. И видит это. И не хочет с этим мириться. Лучше — пулю в лоб. Так?

— «Что такое?.. — продолжал Треплев, вглядываясь в темноту зала. — Ничего не видно. Кто-то пробежал вниз по ступеням… Кто здесь?.. Нина! Нина!»

Нина Заречная уже шла ему навстречу, в шляпе, в тальме, озираясь пугливо…

Был слышен вальс. Геннадий торопливо входил в обитый деревом директорский кабинет. Здесь, у стола, в удобном кресле, сидела Зинаида Николаевна в платье Аркадиной. Другое удобное кресло предназначалось Геннадию.

— Присаживайтесь, — попросил Евгений Иванович. — Кофе, боржом?.. Взгляд его был ласков, голос, как всегда, тих, и телефон рядом на столике зазвонил еле слышно, не нарушая убаюкивающей тишины кабинета. — Я занят, — тихо сказал в трубку Евгений Иванович и уставился на Геннадия.

— Вы торопитесь, я знаю. Ну, во-первых, как дела? Мы успеваем?

— Я надеюсь.

— Успеваем, — сказала Зинаида Николаевна.

— Вам что-нибудь говорят эти фамилии? — Директор взял со стола телеграмму и протянул Геннадию.

— Да. Это критики московские. Они собираются ко мне на премьеру.

— Это та самая Неустроева? Из журнала?

— Да.

— Мы им заказали люкс в гостинице. Правильно?.. Наши тоже будут, из областной газеты.

— Хорошо.

— И почему-то, знаете, жены наших ответственных товарищей. Уже несколько звонков, просят места. У вас, очевидно, репутация новатора. Жены это обычно чувствуют.

— Ну улыбнитесь же, — сказала Арсеньева.

— Зачем? — спросил Геннадий.

— Одним словом, я предвижу успех, — продолжал директор.

— Посмотрим.

— Погодите, это еще не все. — Директор посмотрел на Арсеньеву. — Мы хотели бы знать ваши дальнейшие планы.

— Мои планы? Работать. Ставить хорошие спектакли, вот мои планы.

— Ну, а конкретнее?

— Здесь или там? Не знаю. Там, где смогу больше сделать.

— У нас ведь, признаюсь вам, есть па вас свои виды. Тут Зинаида Николаевна смеется, что вы хотите остаться Треплевым, не хотите быть Тригориным. И тем не менее. Кстати, мы, наверно, могли бы решить и жилищный вопрос. Не век же вам жить в общежитии.

— Посмотрим, — сказал Геннадий. — Вы знаете, у меня сейчас репетиция.

— Хорошо, хорошо… Кстати, пьеса, которую я вам давал… Вы прочли?

— Не помню. Какая пьеса?

— Панка, — показал директор.

— Я ее, по-моему, потерял.

— Как потеряли? Как это может быть? — Директор помотал головой в удивлении. — Что же нам делать?

— Не знаю.

… Он возвращался в зал бегом. Там гремел вальс.

Наступил день премьеры.

Об этом извещали афиши. Слово «Чайка» разлетелось по улицам, по афишным тумбам и заборам, пристало к огромному белому щиту у подъезда театра. Здесь сейчас толпился народ.

За кулисами шли последние приготовления, сновали актеры и костюмеры, кого-то искала помреж Галя. В актерском фойе Николай Князев, уже в гриме, в чесучовом пиджаке Тригорина, разговаривал по телефону. Он и указал Гале направление, куда она тотчас устремилась.

В тесной актерской уборной сидела, закончив грим, в белом платье Нины Заречной, Алла Сабурова. У окна стоял Геннадий.

— Я сейчас. Закройте дверь, — сказал он вошедшей Гале.

— Я даю звонки, — сказала Галя.

— Хорошо. — Он смотрел на Аллу. — Ну что?… Ни пуха!

Поднял ее за руки, привлек к себе, поцеловал. Она отстранилась:

— Вы с ума сошли, грим! Идите сюда!

Но он уже вышел, на ходу вытирая щеку. Наткнулся в фойе на Князева. Тот, увидев его, испуганно положил трубку телефона. Потом окликнул, показал рукой на щеку: там, видимо, еще оставался какой-то след…

Начали. Сыграли первые сцены. Зал молча слушал. Из-за кулисы Геннадий видел угол партера, боковые ложи, часть сцепы, где сейчас, то появляясь в его поле зрения, то исчезая, Нина и Треплев разыгрывали свой домашний спектакль:

— «Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде… словом, все жизни, все жизни, все жизни, свершив печальный круг, угасли…»

Геннадий вышел на улицу. Пересек дорогу.

В стекляшке в этот час были сплошь пустые столики, зато два-три запятых принадлежали компаниям, забредшим сюда отнюдь не ради сарделек и кефира. Все необходимое, очевидно, имелось в наличии, и буфетчица, посмотрев строго на Геннадия и поколебавшись, взяла граненый стакан.

Он выпил здесь же, у стойки, и отправился с тарелками за столик.

Тут он долго сидел, подперев руками голову.