Валентин Ежов - Первая Конная

Очкарик и Грищук стояли молча, опустив в землю глаза. Но эскадронный смотрел на них в упор.

— Я вот что, — сказал он. — Я кончусь. Рана в живот. Понятно?

— Понятно, — ответил очкарик.

— Патрон на меня надо стратить, — сказал эскадронный.

— Нет, — сказал очкарик и стал уходить.

— Бежишь? — пробормотал эскадронный, сползая. — Бежишь, гад. Жалеете вы, очкастые, нашего брата, как кошка мышку…

Подошел казак Тихомолов с седлом на плече, склонился над эскадронным. Они говорили коротко.

Пашка взял из его рук солдатскую книжку, спрятал ее в сапог, а потом выстрелил раненому в рот.

— Паша, — сказал очкарик с жалкой улыбкой, — а я вот не смог.

— Уйди, — сказал Пашка, бледнея. — Уйди! Убью! Я тебя в драке видел. Они нас да, а ты их — нет… — Он взвел курок.

Очкарик стоял, отвернувшись, и смотрел на проезжающую машину. Он увидел людей, сидящих в машине, и они увидели его.

— Вона, — крикнули Пашке с эскадрона, — не дури!

— Холуйская кровь! — сказал Пашка. — Он от моей руки не уйдет…

Очкарика догнал повозочный.

— Вот видишь, Грищук… — сказал очкарик. — А в чем я тут виноватый? В том, что не могу убить человека.

— Смеха мне, — сказал Грищук, оглядывая место побоища. — Смеха мне, зачем бабы трудаются. Кушай, — добавил он и протянул очкарику сморщенное яблоко. — Кушай, пожалуйста…

Над полем стояла гнетущая тишина, нарушаемая стоном раненых да скрипом санитарных фургонов, хлопотливо подбиравших их.

Буденный и Ворошилов сидели рядом со Сталиным в машине. Она медленно шла в сопровождении резервного эскадрона по почерневшим холмам, устланным трупами людей и лошадей.

Все молчали, скорбно оглядывая следы жестокой кавалерийской сечи.

— Ну вот, — сказал Сталин Буденному, — теперь мы с вами хорошо знакомы. Ваши бойцы и командиры произвели на меня хорошее впечатление. — Он помолчал. — Кстати, почему вы не в партии?

— Да как-то все некогда… — ответил Буденный.

— И давно вам некогда? — спросил Сталин.

— С марта девятнадцатого, когда в Минске с Фрунзе Дикую дивизию разоружали. Я подал тогда заявление в политуправление десятой армии…

— Ну и что?

— Ответ не получил. Время было горячее. Да и я ушел. В станицу, Советскую власть устанавливать.

— Да, — сказал Сталин. — Все, что вы делаете, действительно партийное дело. Придется исправить ошибку товарищей… Нехорошо быть командиру беспартийным. Вам легче будет командовать, когда вы в полную меру используете себе в помощь силу и влияние партийных организаций.

У берега столпились пленные.

Очкарик перехватил налитый ужасом взгляд офицера, отвернулся и увидел автомобиль, людей в нем, а рядом двух всадников.

— Ура! Ура! — приветствовали их бойцы и радостно потрясали клинками.

По всей линии фронта строящихся полков неслось раскатистое «Ура!». Бойцы размахивали винтовками, кидали вверх шапки, бурно приветствовали РВС армии и фронта.

Сталин стоял в машине и держал под козырек.

— Встать! Кто такие? — раздалось вдруг сзади.

Офицеры поднялись.

— Гляди, братва, казаки! — сказал Матвей и, придерживая шашку, пошел к угрюмо стоявшей толпе пленных.

— Мобилизованные мы, — мрачно сказал носатый урядник.

— Сукины вы дети. Супротив народа пошли!

— Ты что, гад, с нас смеешься? — спросил чубатый казак. — Ты не смейся, а расстреляй!

— Мы пленных не стреляем. А тебя хоть сейчас…

— Стреляй! — закричал казак, раздирая гимнастерку. — Продали! Пропили нас генералы! Бежали в черта, душу, крест…

— Оставь его, припадочного, — сказал конвойный.

Около штаба РВС спешился отряд трубачей на белых лошадях. Высокий капельмейстер со старческим, в морщинах, бритым лицом вытянулся, приложил дрожащую руку к козырьку и доложил Буденному:

— Хор трубачей семьдесят девятого Балашовского имени генерала Мамонтова полка добровольно передал себя в распоряжение Красной Армии.

— «Интернационал» знаешь? — спросил Буденный.

— Нет, — виновато ответил капельмейстер.

— Ладно, — сказал Буденный, — потом выучишь. А сейчас давай кадриль, да повеселей.

Оркестр грянул веселую мелодию.

— Гляди, Иван Ильич, — сказал один офицер другому. — Это всё, что осталось от грозной конницы Деникина.

— Бог не благословил нас, — ответил тот. Вокруг, на громадном пространстве, бродили тысячи подседланных и брошенных лошадей.

Рядом трубач заиграл сбор.

Лошади подняли головы и, сбиваясь табуном, сначала рысью, а потом галопом поскакали к колонне и встали в строй.