Сергей Александров: Без видимых причин

— У тебя есть доказательства, что все обстоит именно так? — сухо спросил Кузнецов.

— Застрелился — вот доказательство.

— Больно ты прыток, — поморщился Кузнецов. — В тюрьму надо идти, поспрошать про Ямщикова — как да что.

— Я Важина домой отпустил, — сказал Маслаков.

— Обойдемся.

В коридоре появился Распутин. Увидев чекистов, пожаловался:

— Заплутал я. Из залы-то все двери запертые.

— Товарищ Распутин, ты когда в тюрьме командира своего напоследок видел? — спросил Кузнецов.

Красноармеец подумал и стал загибать пальцы:

— Арестованных принимали — не было его. Под конец из корпуса вышел, постоял и обратно. Минут так через двадцать вернулся и — бегом в канцелярию… Вышли е Важиным, и со двора… Сумной какой-то. — Распутин замолчал, задумался, взгляд его затуманился. Потом, глядя в пространство, он тихо, взволнованно произнес: — Как же так?.. Мы ж с ним вместе воевали… А тут — сам себя… Эх, товарищ Ямщиков…

На глазах Распутина выступили слезы, и он, стыдясь их, неуклюже вытер лицо рукавом френча.

Кузнецов смотрел на рыжего паренька с сочувствием. Лицо Маслакова было непроницаемым.

Кузнецов остановился в сводчатом темном коридоре, дождался, пока подойдет надзиратель, молча показал ему свой мандат. Надзиратель, шевеля губами, внимательно его прочитал.

— Насчет Ямщикова, — сказал Кузнецов.

— Я же объяснил, — с готовностью откликнулся надзиратель, — у шестьдесят девятой он стоял…

Кузнецов жестом прервал его, подошел к двери с номером 69, отодвинул заслонку «глазка» и недоуменно обернулся:

— Она же пустая!

— Само собой, — кивнул надзиратель. — Так что Куницына час назад в семьдесят седьмую перевели, к Синельникову. А Сердюка, что с Синельниковым сидел, — на первый этаж, в одиночку.

Кузнецов подошел к «глазку» 77-й камеры, заглянул внутрь. На нарах играли в шашки могучий старик с коротко подстриженными гвардейскими усами и тот, кто в ЧК назвал себя Куницыным.

— Куницын молодой, — шепотом сообщил надзиратель.

Чекист кивнул, отошел от двери.

— Значит, Ямщиков его Плюсниным назвал? Не путаешь?

— Точно, Плюсниным.

— Давай, друг, условимся: о нашем разговоре — ни душе.

— Не сомневайтесь, товарищ Кузнецов! — восторженно сказал надзиратель, ощутив волнующий холодок приобщения к тайне. — Чего, чего, а помалкивать — умеем!

— Рисковый малый этот Плюснин, — вслух рассуждал Камчатов, расхаживая по своему кабинету, тоже с «буржуйкой», как у Кузнецова. — Каратель с бронепоезда «Цесаревич Алексей», до этого — контрразведка в Белецке, личное участие в расстрелах. И вдруг — самолично полезть в тюрьму… Н-да…

— А если Плюснина послал Мещеряков? — сказал Кузнецов. — Не зря он здесь вертится, за кордон не уходит. Что-то его держит.

— Есаул ищет связь с тюрьмой?.. — продолжая размышлять о своем, проговорил Камчатов. — Гм… А что с Ямщиковым?

— Что Ямщиков, — пожал плечами Кузнецов. — С тринадцати лет на железной дороге вкалывал, потом с белыми дрался, именную саблю заработал. Ранен тяжело. Здесь по службе — одни благодарности.

Маслаков неодобрительно слушал Кузнецова.

— И такой парень застрелился, от революции дезертировал, — задумчиво произнес Камчатов. — Неужели его так напугало появление Плюснина? Возможно, их в самом деле что-то связывало в прошлом… — Он прошелся по комнате, решительно заключил: — Значит, так: надо выяснить, где и когда пересеклись пути Плюснина и Ямщикова. — Камчатов подошел к Кузнецову — Поедешь в Белецк. Узнаешь о Плюснине все. А ты, Маслаков, дуй на родину Ямщикова. Парень, похоже, с секретом…

— А по-моему, напрасно это, товарищ Камчатов, — покачал головой Маслаков. — Плюснину все равно «вышка». А с Ямщиковым и так ясно — работал раньше на Плюснина, потом замаскировался «под красного». Теперь испугался разоблачения.

Лицо Камчатова потемнело. Он хмуро спросил:

— У тебя есть доказательства?

— Застрелился — значит, виноват, — твердо сказал Маслаков.

— Тебе сколько лет?

— Вы же знаете, восемнадцать. А что?

— А то, что смолоду запомни, для революции не только жизнь, но и честь человека свята, — сурово сказал Камчатов. — Нам не все равно, почему застрелился Ямщиков. Надо будет — ногтями землю 195 рыть станем, чтоб до правды докопаться. А если ты человека без всяких доказательств, за здорово живешь во враги записываешь — беги из ЧК со всех ног! Сам беги, пока не погнали!

Речь начальника ЧК не произвела на Маслакова никакого впечатления. Ни один мускул не дрогнул на его лице.