Феликс Миронер - Ладога, Ладога...

Фары машин приблизились, машины остановились. Из передней выскочили двое водителей. Они поддерживали под руки насквозь мокрого пожилого шофера Бобылева. Лицо его посинело, его била дрожь.

— Давай скорей в избу, — сказал один. — Разденем, разотрем.

— Что, искупался? — участливо спросил Петя. — А у нас как раз баня топится. Там пар сухой, отойдет!

И тоже подхватил еле ковылявшего Бобылева. Они вместе почти понесли его.

— Эх, счастье мое горькое! — бормотал Бобылев, его трясло, он плакал.

— Чего же плакать, радоваться надо, что живой! — сказал Петя.

Они вошли в баньку, положили Бобылева на лавку, быстро стали раздевать.

— Слушай, — спросил Петя одного из водителей, — вы Чумакова не видели? Должен тоже сейчас из Кобоны вернуться.

— Чумаков… — голос водителя внезапно охрип, он замолчал и продолжал раздевать Бобылева. — Не увидишь ты больше Чумакова.

— Как? Где он?

— В Ладоге.

— Эх, — плача, сказал Бобылев. — Что же так судьба-то несправедлива?… Лучше бы мне на дне лежать, ведь пожил, дурак старый, внуки уже растут… Как же я теперь жить-то буду? Скучно мне будет жить!..

— Что случилось?! — ошеломленно спросил Пети.

— Бобылев в темноте наехал на воронку от бомбы, ну… и нырнул с ходу.

А вслед за ним Чумаков ехал. Увидел, подбежал и в воду. Бобылева вытолкнул, а под самим лед и обломился. Пока мы подъехали, уже и не булькало. Все!..

Петя сел на лавку, и его слезы смешались с потом и паром.

— Я же для него баню истопил, — бессмысленно повторял он. — Мы же попариться договорились!..

…Ночью Петя стоял у полыньи. Светили фары машин. В их свете рядом с ним стояли Трофимов, водители. А полынью к ночи уже затянуло коркой льда, и под этой коркой на дне Ладоги где-то был Чумаков.

Люди вскинули пистолеты и карабины в салюте — стреляли вверх. Петя заплакал и в ярости выстрелил вниз, в проклятый неверный ладожский лед, пробил его — фонтанчиками брызнула вода…

Вода выступила поверх льда под солнцем — стаял снег, — заполнила все вымоины, и автомобили, двигаясь ледовой дорогой, с шумом разбрызгивали воду.

Снежные стены медпункта осели, заледенели, с них капало, обнажился палаточный брезент. Петя и Надя стояли на пороге медпункта.

— Вот так бывает, — сказал Петя, — не сразу человека узнаешь, а когда разглядишь… — И он не окончил.

— А когда разглядишь… — повторила Надя — она, наклонив голову, исподлобья смотрела на него.

Подошел бы сейчас, обругал бы на чем свет стоит — как было бы здорово!..

Они помолчали.

— Ну, я поехал…

Они смотрели друг па друга, и ему не хотелось уезжать, а ей отпускать его.

— Петя, — сказала Надя, и он почувствовал в ее голосе тревогу. — Ты каждый раз, когда мимо едешь, сигналь мне, пожалуйста, — я выйду. Я тогда спокойней буду. Лед сейчас ненадежный. Ты смотри…

— Не простудись? — скрыв нежность, пошутил он. Хотел дотронуться до ее волос, но только махнул ей па прощанье рукой и направился к машине.

Полуторка Пети стояла на обочине. А сам он, открыв капот, копался в моторе. Был ранний рассветный час, и на ледовой дороге было тихо.

Сзади гуданула машина, Петя поднял голову — из кабины выпрыгивал Коля Барочкин.

— Здоров был, Петек! Давно мы что-то рукавицей об рукавицу не хлопали, — он с удовольствием проделал это. — Загораешь?

И уже опытным глазом осматривал раскрытый мотор.

— Как ни пыхти, — добродушно сказал он, — а шофер ты по нужде, а я по природе. Ну как, свечи-то подключил? Э-э! И отвертка, как колун… Чего? — обернулся он к остановившейся возле них машине, из кабины выглядывало утомленное доброе лицо женщины-шофера в солдатской ушанке.

— Что, мужики, может, помочь? — хрипловатым голосом спросила женщина.

— Спасибо, гражданочка-сержант, — улыбнулся ей Барочкин. — Сами справимся.

Машина поехала, а Барочкин, возясь в моторе, попросил Петю:

— А ну, открой мою кабину, там у меня за сиденьем отверточка — первый класс!

Петя направился к машине Барочкина, открыл кабину, снял сиденье. Хотел было поставить на место, но неловко зацепил мешковину внутри сиденья. Из обшивки сиденья торчал разорванный мешочек. В мешочке были спрятаны драгоценности кулоны, браслеты, кольца.

— Что такое?! — удивился Барочкин, увидев в руках Пети сверкающие драгоценности. — Ты что это… а? — вдруг вспотев и плохо соображая, нескладно сказал Барочкин. — Ну и ну! Вот так новость!.. Мужик один, интендант… возле грузов там, — он кивнул на восточный берег, — полузнакомый… попросил: «Свези, говорит, оказией в Питер, передай сеструхе». Ну, и сунул мне эту торбочку. А мне и в голову не влети. Вот какие пироги. — Он говорил медленно, почти каждое слово отдельно, точно сочинял на ходу и пытливо посматривал па Петю: поверил или не поверил.