Юрий Нагибин - Директор

Метет, метет метель по улицам Москвы, завывает ветер на перекрестках и в подворотнях домов, колышет оборванные полотнища с воззваниями и лозунгами. Редкие фонари освещают улицу с длинными безнадежными очередями…

Лето. Автомобильные мастерские, именуемые обычно заводом. Уныло-прерывисто звучит осипший гудок: не то сигнал тревоги, не то обычные позывные завода.

Зворыкин в расстегнутом бушлате и сбитой на затылок бескозырке проходит захламленный заводской двор и входит в полуразрушенный цех.

Станки — токарные, шлифовальные и прочие — бездействуют. Небольшая группа рабочих покуривает, несколько размундиренных солдат режутся в очко. Кое-кто «трудится»: один ладит рукоятку к финскому ножу, другой чинит примус, третий сверлит отверстие в железной трубке для кресла. Зворыкин замечает все это своими острыми, цепкими глазами.

— Здоров, Алеха! — От группы курильщиков отделился токарь Каланча. — Каким ветром занесло?

— Революционным, балтийским! — радостно отзывается Зворыкин. — Ну, как вы тут?..

— Неинтересная наша жизнь, Алеха, сам видишь — сплошное непотребство.

— А где кадровики, где пролетариат?

— На Галицийских полях, на Мазурских болотах полегли, — вздохнул Каланча. — Кое-кто, конечно, приполз домой, а так, — он махнул рукой, — все больше вчерашние землепашцы или не помнящие родства.

— Здорово, ученик! — Возле них остановился пожилой усатый мастер Василий Егорыч.

— Уже не ученик, Василий Егорыч, а помощник судового механика, — уважительно отозвался Зворыкин, пожимая усатому руку.

— Сюда-то сердце привело или дело есть? — спросил Василий Егорыч.

— Нешто сердце с делом всегда поврозь? — усмехнулся Зворыкин.

Им не удалось поговорить. С громким шумом в цеховые ворота хлынула толпа людей, враз заполнив обширное и пустынное помещение. И тут же с революционной быстротой возник митинг. Полуинтеллигентного вида человек в пенсне на самоварной физиономии взобрался на разбитый станок и зычно объявил:

— Товарищи рабочие, мировой капитализм перешел в наступление… В Нефанленде разогнали демонстрацию!..

Потрясенное этим сообщением собрание разразилось гулким ревом.

Голос из толпы. Даешь резолюцию!

Второй голос. Пошлем протест. И объявим неделю дружбы!

Первый голос. С кем?

Второй голос. С этим, как его… Ну, где разогнали…

Первый голос. С Нефанлендом? А как мы с ним будем дружить? Он небось в Африке.

Третий голос. По переписке придется!

Председательствующий. Товарищи рабочие, включим неделю дружбы с Нефанлендом в месячник солидарности со всеми чернокожими народами!

— Кто этот горлопан? — спросил Зворыкин своих друзей.

— А бес его знает! Объявился вдруг… Говорит красный директор, — отозвался Василий Егорыч.

— Прошу слова! — зычно крикнул Зворыкин.

«Красный директор» поглядел на живописную фигуру моряка: тельняшка, бушлат, смоляные кудри из-под бескозырки — и как-то засомневался.

— Даешь слово революционной Балтике! — крикнул Василий Егорыч.

Его поддержали, и Зворыкин одним прыжком очутился на «трибуне».

— Товарищи рабочие, кто мне скажет, какая в России власть? — обратился он к собранию.

— Да никакой нету, — ответил размундиренный солдат на костыле.

— Как так? — поперхнулся Зворыкин. — Выходит, Россия сирота?

— Не горюй, морячок, найдется дрючок! — ломаясь, крикнул костыльник.

Зворыкину надоело пустое препирательство.

— Эх вы! — сказал он с горечью. — Я на этом самом заводе еще мальчишкой на хозяина горбину гнул… Нешто мог я тогда мечтать… — Он задохнулся и вдруг наклонился к толпе — и в упор: — Совесть у вас есть? Себя же проигрываете! Завод в бардак превратили?..

— Не с того голоса поешь, товарищ матрос! — перебил его «красный директор». — Для революционных масс нет святее…

— А пошел ты знаешь куда! — отмахнулся Зворыкин.

Тот попятился и чуть не свалился с «трибуны».

— Не больно командуй! — послышалось из толпы. — Подумаешь, енерал какой выискался!

— Братцы, никак, старый режим вернулся! — заорал костыльник. — Хозяев страны в рыло норовят! — И он театрально рванул на себе ворот.

— Будет тебе, припадочный! — прикрикнул Василий Егорыч. — Чего людей мутишь?

— Братцы, у него под тельником гидра! — взвизгнул костыльник.

— Гнать его в шею!..

— Долой!

И прежде чем Зворыкин приготовился к отпору, десятки рук потянулись к нему, сорвали с «трибуны» и потащили из цеха. Друзья Зворыкина тщетно пытались ему помочь.