Юрий Нагибин - Директор

— Нет, Алеха, что ни говори, на фронте было легче… яснее, что ли. А теперь… не понимаю я чего-то… Вот мы сидим, балыком закусываем, пирожок во рту тает, «Смирновская» на столе… Революция кончилась!

— Ладно. Не трави баланду. Знаешь, как в песне: «Жизнь тоже не стоит, она идет…»

Рузаев оглядел стол, просторную, кое-как обставленную квартиру Зворыкина и, подумав о чем-то своем, усмехнулся.

— Богато живете, окопному человеку прямо неловко у вас. Может, сходим попариться? Кости ноют…

— Пошли! — охотно согласился Зворыкин.

В коридоре звонок. Зворыкин идет открывать и тут же в шутливом страхе отступает перед Саниной сестрой.

— Свят! Свят! Свят!..

— Ах, милый пупсик! — засмеялся Рузаев, пытаясь обнять круглый Фенечкин стан, но получил по рукам.

Друзья с хохотом выбегают из квартиры.

— Ну, постой, постой, дай поглядеть на тебя, — говорила Феня, протягивая к сестре короткие полные руки. — Плоха, плоха ты стала, Саня, ох, плоха!..

— Устала я, только с завода…

— Нешто сегодня работают? Бог и тот дал себе отдых в седьмой день недели.

— Воскресник у нас был, — неохотно пояснила Саня.

— Тьфу! Все не по-людски и не по-божески…

— Ты зачем пожаловала? — холодно перебила Саня.

— Семейство тебе кланяется, отец благословение шлет и помощи ожидает.

— Какой еще помощи? Я же писала матери, чтоб оставили меня в покое.

— Великий вождь всея Руси в несравненной мудрости своей даровал Советской державе новую экономическую политику… — строго и торжественно завела Феня.

— Ты мне политграмоту не читай…

— В Писании сказано, что Иисус изгнал торгашей из храма. Памятуя об этом, наш родитель решил торговлюшку прикрыть и завесть небольшую замочную мастерскую, но с патентом туговато, чинят препоны ироды жестокосердные Сказала бы своему, он с верховными правителями возжается.

— У тебя на трамвай есть или дать? — спросила Саня.

— Значит, отказываешь?.. Смотри, накликаешь родительское проклятие…

— Катись колбасой, устала я…

— Ох, и плоха ты стала, плоха! — злорадно сказала Феня. — Ну-ка, дай руку. — Хоть Саня сопротивляется, она крепко схватила ее за кисть и вывернула ладонью кверху. — Истину речет линия судьбы. Быть тебе брошенкой!

Пустив эту стрелку, она метнулась к выходу Саня плюнула ей в след и презрительно передернула плечами. Но смутное женское беспокойство заставило ее посмотреться в зеркало. Оттуда ей жалко улыбнулось усталое, обветренное лицо с полоской мазута на виске.

…Завернувшись в простыни, ублаготворенные парилкой, медленно и величественно, как древние римляне, Зворыкин и Рузаев шествуют через роскошную моечную «аристократического» отделения Сандуновских бань. Даже в этом месте, где каждый наг, как прародитель наш Адам, и то чувствуется, что времена изменились и нэп вступил в зрелую пору. Иначе откуда могли взяться эти жирные телеса, эти белые пухлые спины, над которыми трудятся поджарые, с тряпичными руками банщики в мокрых набедренных повязках, эти зады-подушки под хрустальными водопадами душей, этот пробегающий в сторону бассейна с подносом, уставленным пивными и коньячными бутылками, потный, прилизанный половой?

Доносится громкий смех. Это гогочет толпа, окружившая бассейн для плавания. Зворыкин и его друг подходят к бассейну, и глазам их предстает увлекательное зрелище: несколько молодых нэпманов в изысканных купальных костюмах распивают бутылку «Петровской» водки на мраморном барьерчике и закусывают сардинами и анчоусами, ныряя в воду и вылавливая их ртом со дна водоема. Специально приставленный к делу малый трудолюбиво опорожняет в бассейн консервные банки. Зворыкин переглянулся с приятелем.

— Ишь, паразиты! — проговорил он с отвращением на грани восторга.

На глазах Рузаева выступили слезы.

— За что боролись, Алеха? — прошептал он.

— Тебе люди цирк показывают, а ты недоволен, — успокаивающе произнес Зворыкин.

— Неужто для того я столько чужой и своей крови пролил, чтобы эти сволочи за кильками ныряли?

— Ты же фронтовик, тебя ли учить, что бывает временный отход перед наступлением?

— Отход… отход, — волнуется Рузаев и вдруг с воем кидается к бассейну…

Зворыкин успел перехватить его и оттаскивает подальше от греха.

— Ослабли нервишки! — раздается знакомый голос.

Придерживая простыню у левого обнаженного плеча, за ним стоит Кныш.

— А, Кныш! — приветствовал Зворыкин своего бывшего соперника. — Ты еще жив?