Юлий Дунский: Гори, гори, моя звезда...

— Не смейте! — закричал Искремас. — Тут дети, женщины!

— Тьфу ты, пропасть, — ругнулся Охрим. — Говорят вам, геть отсюда! Тикайте!.. Петро, тяни ту веревку, подымай занавес.

Занавес толчками полез наверх.

Зрители ахнули, увидев наставленные на них винтовки и обрезы. Дико закричали бабы. Кто-то захлопал было — подумал, что началось представление, — но тут же осекся.

— Браты! Други! Пришел час свободы! — звучным голосом сказал Охрим. — Кто встанет с места, тому пулю в лоб!.. Сердюк, бросай оружие!

Сжимая окостенелые пальцы, Искремас стоял у кулис. Его триумф, его праздник снова обернулся позором и несчастьем. И вдруг артиста осенило.

Схватив плотницкий топор, он стал рубить веревки, державшие занавес.

— Товарищи! — кричал он прерывающимся голосом. — Не бойтесь их. Не бойтесь!.. Нас больше!..

Последний удар топора — и тяжелый занавес рухнул вниз, а Искремас, подхваченный веревочной петлей, взлетел высоко над сценой.

Занавес накрыл собою пулемет, столпившихся на сцене людей и декорацию.

Под тяжелым пологом заметались бандиты. Вся эта бесформенная груда вздрагивала и хрипела, словно издыхающее чудище. Трещали, ломаясь, деревянные ребра, ослепший пулемет выплюнул огненную очередь и подавился.

В одном месте крепкая ткань затрещала, пропоротая ножом. Из дыры в занавесе показался Охрим. В руке у нет был наган.

— На ж тебе, черная душа! — выдохнул он.

Ударил выстрел, и Искремас полетел вниз на взбугрившийся холмом занавес.

Он скатился по этому холму к самой рампе, прижал скрюченные пальцы к груди, а когда откинул руку — на белой рубашке против сердца расползлось красное пятно.

Председатель ревкома нашел Охрима мушкой маузера, выстрелил два раза, и писарь, дернувшись, затих.

— Сдавайтесь, злыдни! — заорал Сердюк во всю глотку и кинулся на сцену. За ним побежали бойцы-чоновцы и те из зрителей, что были посмелее.

Захлопали выстрелы, но, собственно, бой был уже выигран. Бандитов вытаскивали из-под занавеса, словно раков, запутавшихся в неводе.

А в стороне билась, кричала над телом Искремаса Крыся.

Мертвый Искремас лежал в ризнице на покрытом красным сукном столе. Рядом сидела застывшая от горя Крыся. Из-за окна доносились стук молотка, жиканье рубанка: это делали гроб для Искремаса.

Тут же поблизости, возле пожарной помпы, умывались кавалеристы. Голые до пояса, здоровенные, они смеялись, плескали друг на друга водой, фыркали, как их лошади. А в струе, бившей из помпы, дрожали маленькие радуги — будто на картинах покойного маляра.

Стругая гробовую доску, боец-чоновец рассказывал собравшимся вокруг слушателям:

— Тогда он как скажет им словами: умрите, гады! И вся банда полегла, будто шашкой порубанные… А наши воодушевились свыше всякой меры, полезли один на десятерых. Но у них от его голоса уже и дух вон, трясение в жилах — бери голой рукой, как бабу!.. Вот какой был артист!

Через окно Крыся слышала этот рассказ. Девушка заплакала сперва тихонько, потом громче, громче, потом стала биться головой о край стола. В безнадежном отчаянье она выкрикивала снова и снова:

— Я не буду жить!.. Я не буду больше жить!..

Вдруг Искремас зашевелился и приподнялся на локте.

— Крыся, — сказал он тихо и жалобно. — Перестань… Ну, перестань, я не могу этого слышать!..

Девушка задохнулась криком и рухнула на пол как подкошенная. Искремас слез со стола, взял Крысю на руки и стал осторожно дуть ей в лицо. Девушка открыла глаза, но тут же в ужасе снова закрыла.

— Крыся! — уже раздраженно сказал Искремас. — Не дури!

— Вы немертвый?

— Но ты поверила.

— Так вас не вбили?

— Но все поверили!

— А это? — тронула она красное пятно на его рубашке.

— Вишня, — вздохнул Искремас. — Раздавленная вишня.

Но Крыся все равно не могла понять.

— Вы ж были весь холодный!

— Да, правда, — сказал артист с некоторым даже удивлением. — Я представил себе, что я мертв. Я так ярко представил себе… — Он не стал досказывать, а схватил Крысю за руку. — Крыся! Какой это был день!.. Спектакль-то получился! Все, о чем я мечтал, — зрители на сцене, жизнь врывается в действие. И такая блистательная смерть под занавес!..

В этот момент за дверью раздались громкие мужские шаги.

В панике Искремас взобрался на свой смертный одр, вытянулся и закрыл глаза.

В комнату вошел председатель ревкома.

Товарищ Сердюк подошел к Крысе, неуклюжей ласковой рукой погладил ее по волосам.