Виктор Пелевин - 46 интервью с Пелевиным. 46 интервью с писателем, который никогда не дает интервью

Виктор Пелевин: Поскольку все эти вопросы имеют примерно один и тот же смысл, мне кажется правильным дать уважаемым участникам коммьюнити один общий ответ. Предлагаю вам сорок три секунды моего внутреннего безмолвия и прохлады.

Ольга Агаркова: Виктор Олегович, Вы — единственная надежда… Скажите, как сделать так, чтобы нас всех отпустило, пожалуйста. Бывает ли Вам скучен Виктор Пелевин? И если да, то что Вы с ним тогда делаете?

Виктор Пелевин: Спасибо, Ольга, очень приятно слышать это от девушки с таким очаровательным юзерпиком. Мне кажется, что нас на самом деле ничто не держит. Просто наше эго постоянно стремится выжать из мозга еще одну капельку допамина, манипулируя засаленной колодой привычных состояний ума, и не дает нам перенести внимание на что-нибудь новое, хотя теоретически мы знаем, что давно пора это сделать. Это такое смешное ежедневное недоразумение, из которого со временем складывается трагедия жизненного промаха. Теперь о техническом аспекте. Сделать так, чтобы жопа нас отпустила, нельзя, потому что она даже не знает, что мы в ней. И объяснить ей это очень сложно — здесь не поможет даже молитва. Зато вполне реально понемногу отпустить ее самому. Для этого, если коротко, нужно вести трезвый образ жизни и внимательно наблюдать за тем, что происходит в нашем сознании. Что касается Виктора Пелевина, то я его ни разу не встречал.

Юрий Образ: Виктор Олегович! Как выглядит расписание Вашего обычного «производственного» дня? Эрнест Хэмингуэй, например, работал стоя босиком за бюро с 06 утра и до 11.00. ежедневно. То есть, до той временной точки, с наступлением которой в бывшей Империи (СССР) начиналась торговля «огненной водой», о чём он, скорее всего, ничего не знал. Это т. н. самодисциплина, которая случайно совпала с питьевым режимом, установленным ЦК КПСС для гегемона. Но он — Нобелевский лауреат. А О’Генри напротив, следовал другому рецепту — бутылка виски и апельсин на письменном столе и, когда всё это кончилось, — рассказ готов. Вы — судя по Вашим тёмным очкам, не монах. Какова Ваша производственная технология??? До, после или в промежутках? Или Вы — аскет? Хотелось бы искренности. Она Вам не повредит. Не сможет повредить!!!

Виктор Пелевин: Юрий, вы же умный человек и должны понимать, что после такого вступления мне станет не по себе. Тем не менее, постараюсь ответить вам честно. Как только в моей жизни появляется что-то похожее на расписание, я переезжаю на новое место. Поэтому можно считать моим распорядком привычку к постоянным переездам. В каждом таком переезде присутствует элемент страдания, связанный с очередным поворотом колеса становления, о котором так пронзительно и точно спел Макаревич. Но одновременно присутствует и радость. Что касается моментов «до» и «после», о которых вы говорите, то они являются умозрительной абстракцией и не могут служить фундаментом ни для одного реального действия. С другой стороны, любое жизненное состояние является по своей природе промежуточным. Так что не ждите искренности. Искренность есть правдивость, сопровождаемая высечением эмоциональных искр. Правду я еще могу вам сказать. Но искры любой нормальный аскет тратит на стихи и девочек.

Збышек Стоцкий: 1.Сколько раз Вы любили? 2.Сколько у Вас было женщин?

Виктор Пелевин: Я стараюсь любить все живое, поэтому подсчитать количество здесь довольно сложно — любовь это качество. Что касается женщин, которым я служил, то я помню только примерное число девственниц. Но называть его полагаю нескромным и неприличным.

Алексей Евсеев: …и 3. Сколько было тех, что Вам отказали?

Виктор Пелевин: Ах, милый Алексей. Вам мало вывешивать мои тексты в интернете, лишая меня скудного литературного заработка. Вы еще хотите убедиться в том, что у меня проблемы с личной жизнью. Вы, наверное, пишете прозу. Я угадал? У вас, несомненно, есть все необходимые для настоящего писателя данные.

Екатерина Зекавица: Во всех Ваших произведениях, без исключения, безупречный, не оставляющий вопросов конец. А ведь часто даже у очень сильных писателей окончание произведения оказывается слабым местом. Как Вы этого достигаете? Можно ли этому научиться?

Виктор Пелевин: Екатерина, меня как раз часто не удовлетворяют финалы моих романов. Мне кажется, что вы в своей доброте склонны переносить скромные достоинства самого автора на его несовершенные книги. А научиться можно чему угодно.