Сергей Доренко - Россия, подъем! Бунт Расстриги

Путин приступил к созданию широкой опоры в управленческом персонале, и вынужденно, уже ради этого, сразу после инаугурации, а может быть, еще раньше, перешел к нащупыванию союзнических, а впоследствии вполне себе вертикальных отношений с чиновничеством. Путин понимал, с моей точки зрения, что Лужков и Примаков объединили все чиновничество под собой, все госуправление, и что не мириться с ними, а создавать опричнину – это было бы ошибкой. И Путин начинает потихонечку с ними разговаривать. И надо сказать, насколько я понимаю, процесс примирения возглавил со стороны бывших уже врагов Примаков. И надо сказать, это очень быстро пошло на лад, потому что чиновничество, в общем, к восстанию было не склонно, чиновничество было склонно к тому, чтобы преклонить голову, принести присягу и дальше уже просто работать. Этот процесс присяги шел очень успешно, ко всеобщему удовольствию.

Я много говорю о Березовском, потому что его роль огромна в 1999 году и уже намного меньше в 2000-м. Был спор большой у меня долгие годы с Борисом по поводу того, в какой степени можно влиять на выбор народа. Вот Борис считал, что он созданием гениальных конструктов и невероятной своей энергией, которая действительно невероятная, осуществил исторический перелом в России. А меня он считал таким волшебником, добрым, злым, неважно, который выходит и объясняет народу, что делать. И народ то и делает, что я объясню. Вот это была версия Бориса. Я должен сказать, что я никогда не соглашался с этой точкой зрения. Несмотря на свое невероятное зазнайство, несмотря на то, что осенью 1999 года не было ни одной газеты, не писавшей обо мне ежедневно, несмотря на дикое зазнайство, литавры и медные трубы, я все-таки всегда говорил ему следующее: «Боря, народ подобен женщине, и ты никогда не можешь женщине сказать, что делать. Дело в том, что женщина обычно или часто бывает в смятении и у нее есть 2–3–4 решения, которые у нее постоянно в голове, что она сейчас, например, может пойти в косметический салон, или моментально надо что-то купить в детском магазине, или она устала, ноги отекли. Или, наоборот, позвонить мужу и пойти куда-то пообедать. У нее 3–4 решения постоянно. Этим женщина отличается от мужчины. Внимание: ей можно нашептать, уговорить ее и уломать только в рамках ее личных решений. Ты никогда не можешь женщину уговорить на то, что не входит в горизонт ее личных решений. Никогда не можешь. Она спрашивает: «Ну что, Сережа, пойдем в ресторан? Или мне надо заскочить в детский магазин, купить комбинезончик. И потом дома поужинаем». Вот в рамках этих решений ты можешь ее уламывать. А, например, ты не можешь сказать: «Нет, мы едем сейчас на аэродром и будем прыгать с парашюта». Она скажет: «Нет, стоп». Русский народ – вообще любой народ на планете Земля – подобен женщине, и это сравнение не только мое, вы знаете, все социальные психологи этим сравнением пользуются. Он в голове держит 3–4 решения, но невозможно идти поперек. Ты можешь только нашептать то, что они сами хотят сделать. В сущности, ты не просто нашептываешь, ты вербализуешь народу его смятенные чувства. И ты не можешь никогда народ развернуть».

Народ в 1999 году мечтал о хорошем отце, которым был Примаков. В то же время друг хорошего отца Примакова Лужков выступил с осуждением больных президентов вообще как явления русской жизни. Лужков жестко критиковал больных президентов, и очень обоснованно. Лужков правильно говорил, что вместо больных президентов нами начинают править неизбранные люди, их приближенные, их шайка, их какая-то семья, и это отвратительно, говорил Лужков. Это очень правильно. И я поддержал Лужкова в этом споре. Я встал на сторону Лужкова и сказал, что действительно больных президентов больше не надо. И кстати, в июне текущего года, сказал я, Примаков прошел сложную операцию в Швейцарии. И мы показали, как идет эта операция, на примере женщины, которую оперировали в Подмосковье. То есть я целиком и полностью, двумя руками поддержал Юрия Лужкова. Нам нужен здоровый президент. Я, в сущности, рассказал народу следующее: вы любите отца, и я тоже. Но сам отец просит никуда его не выбирать, я нашел из архива записи Примакова, где он говорит, что не надо меня никуда выбирать, я всегда сплю в президиуме. За что? Не надо меня никуда выбирать. Я дал эти синхроны все, показал похожую операцию на женщине, и я сказал: вот батя болен. То есть все хорошо с батей, но он болен. Зачем мы его мучаем? Пожалейте. У нас есть брат солдат, Путин. Путин, безусловно, брат солдат, мы должны поддержать брата солдата. Брат солдат всегда впряжется за сестрицу Россию. И поэтому этот конструкт точно хороший. Ну батя болен, ребята. Совесть имейте. Давайте брат солдат впряжется, он же за нас, он в Чечне порядок наводит. Брат за правду, за нас за всех, понимаете? Я нашептал это народу, но народ сам этого хотел. На самом деле русский народ хотел Путина избрать, никакой политтехнологической науки здесь нет, никакой хитрости тут нет: русский народ хотел Путина, брата солдата. Надо было ему это вербализовать. А Путин соответствовал во всем: скромный, с насмешливым взглядом, деловой, попусту не базарит, делает дело, в Чечне много руками не машет, однако поступательно идет вперед, наступательно идет вперед. Идеальный брат солдат.