Сергей Доренко - Россия, подъем! Бунт Расстриги

И здесь Березовский сходится со своим противником Лужковым, а Лужков, если вы помните, говорил, что Чечню надо отпустить. Лужков говорит об этом летом 99-го. И здесь Березовский сходится с Лужковым, неожиданно, и здесь он сходится и с Гусинским, и с НТВ, и с «Эхом Москвы», и так далее. «Надо вести переговоры, прекратите атаку».

Наши отношения с Борисом были в тот момент настолько свободны и прочны одновременно, что я имел ровно противоположную точку зрения по этому вопросу. Эта точка зрения полностью моя и сходится с путинской. И больше того, каждую встречу с Путиным я использовал для того, чтобы вновь и вновь повторять: «Бить, бить, бить до грузинской границы, а если получится, то и дальше». Это моя была позиция. И Путин умеет не отвечать, а смотреть улыбающимися глазами. Я не знаю, какая была точка зрения у Путина, но я знаю по его делам.

С декабря и Березовский, и лагерь Лужкова – Примакова считают вход в Чечню ошибкой. Это постоянно в публичном поле транслируется. Кстати говоря, Березовский говорил это публично всюду. Несмотря на это, мы, Первый канал, казалось бы, который контролирует Березовский, продолжали агитировать, я, во всяком случае, агрессивно продолжал агитировать за войну, а Березовский – за мир. Тем не менее, в январе уже есть успехи, в феврале – Грозный уже взят, во всяком случае, я точно помню, что, по-моему, второго февраля я даю в программе «стендап» на площади Минутка. Мы бьем, мы давим, Басаеву оторвало ногу на минном поле, Казанцев – гений.

Казанцев знаете что сделал? Казанцев слил фальшивую информацию, он знал, что в штабе предатель. Он знал, что кто-то из его офицеров штабных высокого ранга – предатель и за деньги сливает информацию басаевцам. И он разложил перед ними фальшивую карту, на которой показал карандашом, как будет он проводить операцию по выдавливанию Басаева из Грозного. И эту карту там, если опытный офицер, а предатель был опытный офицер, должен был увидеть, что Казанцев неряшлив, и есть коридор, чтобы выйти без потерь, и есть коридор, куда уходить. И Казанцев нарочно долго стоял у этой карты, он рассказывал мне: «Я верил, что есть предатель, и я верил, что предатель – опытный человек, и он увидит, что я оставил коридор». А на самом деле Казанцев закрыл этот коридор минным полем, да еще и прикрыл армейским подразделением, понятно? Но этого не было на карте. Начинается операция, и Казанцев гонит, а Басаев пошел в этот коридор, потому что предатель слил, и прямо на минное поле все эти его бойцы вылетают. И пошли взрывы и жесткий обстрел.

Уже к февралю мы точно, абсолютно точно уже понимаем, что дело ладится на войне, дело пошло. Успех неотвратим. И в этот момент и Березовский перестает активничать по миру с Масхадовым, и, короче, все противники войны в Чечне замолкают. Это начало февраля.

Эта война была для меня важнейшим делом 1999 и 2000 годов. Я очень переживал за унижение армии в первую чеченскую, а во вторую мы были буквально окрылены – хорошо было честно делать свою военную работу и понимать, что дышишь в унисон со всей армией и со всем народом.

Касательно взрывов домов. Взрывы в Москве – абсолютно дикий стресс. И взрывы в Москве, я лично помню, как моя дочь Ксения не ложится спать, ей в это время тринадцать лет. Она сидит на кухне в нашей квартире, в Кунцеве. Я уговариваю: «Ксения, ну пойдем, ну ложись». А она отвечает в два часа ночи: «Знаешь, я хотела бы быть умытой, чисто прибранной, не растрепанной в момент, когда взорвут, в момент, когда найдут тело, чтобы чистая, одетая, чтобы я не была в ночнушке, когда найдут труп». То есть она была абсолютно убеждена, что нас всех убьют. Я должен сказать, что поскольку у меня работа тогда была тяжелая, сам был почти на фронте, но и на фронте вдобавок тоже: я постоянно летал в Дагестан и так далее, в воинские части, я пошел к Борису Березовскому. Я сказал: «Боря, у меня ведь нет даже дачи (а у меня не было дачи), мне вообще некуда съехать. Я не знаю, что мне делать. Давай мы у тебя во флигеле, что ли, поживем. Ну она не спит! Но и я не сплю, значит, я не иду на работу, ну, чего делать-то?» Он позвонил Пал Палычу Бородину, Березовский. Пал Палыч мгновенно решил вопрос, прямо мгновенно, за что ему большое спасибо. Нас перевели в какой-то не очень комфортный, деревянный, со странной архитектурой, довольно тесненький домик в поселке аппарата президента в Жуковке. Я переехал с благодарностью. Мы прожили там с семьей до апреля 2000 года.

Сегодня я думаю, что если бы была трезвая голова, я бы тщательней расследовал подготовку к взрыву жилого дома в Рязани. Вы помните, что в Рязани в сентябре были найдены мешки с гексогеном. Тотчас же объявили, что это не гексоген никакой, что это сахар, официальные власти, по-моему, ФСБ объявили. Тотчас же появился какой-то человек, которому забросили эти мешки на анализ, который сказал, что официальные власти врут, что это не сахар никакой, а гексоген. ФСБ сказала, что это учения. А какой-то военный сказал, что фиг там, что это, если и были учения, а может быть, это были учения, но только гексоген был настоящий. И вот если бы сегодня я разбирался и если бы сегодня я оказался в сентябре 99-го года, я бы покопался с этим потщательней. Я вам скажу, что не давало копаться.