Иосиф Бакштейн - Внутри картины. Статьи и диалоги о современном искусстве

Время отправления – 18.01

Время прибытия – 20.43

Б.Андрей, как ты относишься к растениям, которые могут произрастать в голове человека?

М.Я отношусь к ним своей сокровенной сущностью, которая связывает меня с общечеловеческой грибницей. Не думаешь ли ты, что полное развитие индивидуальных ТСО способно отсечь больной член от здорового органа?

Б.Понимаешь ли ты грибницу как образ прародины всего живого или это особая субстанция, продуктом разложения или результатом жизнедеятельности которой (хотя как может субстанция жизнедействовать?) является мысль?

М.Понимаю во втором смысле.

Б.То есть все живое, по-твоему, источает мысль, и наоборот, мыслящая субстанция пронизывает собой все копошащееся, ползающее и барахтающееся.

М.Еп ти х…! Когда же ты, наконец, наденешь суспензорий на свои «Роковые яйца»?

Б.Про х… ты, Андрей, очень вовремя заметил, потому, что х…, как известно, похож на гриб, а стало быть, семя, семенная жидкость и есть продукт жизнедеятельности грибницы.

М.Значит, выходит, что мысль в каком-то смысле продукт деятельности не мозга, а х…?

Б.Совершенно верно. И здесь совершенно незачем впадать во фрейдистские пошлости про сублимацию деятельности х… в акт мысли. Мысль и есть самоощущение х…, а гениальная мысль есть оргазм.

М.Верно! Тайна грибов велика! Недаром Кейдж – грибник. А женщины?

Б.Где грибы, там и гарнир. Где х…, там и любовь.

М.Напротив, грибы используются как гарнир в некоторых блюдах!

Б.И это верно. Любовь самодостаточна, самоценна, но можно еще и е…я.

М.А можно е…я в суспензории?

Б.Насколько я помню его конструкцию – можно, и даже лучше, удобней и эффективнее, чем без суспензория.

М.В таком случае – вперед, к разрушенному горизонту?

Б.Как это понимать – разрушенный горизонт? Ведь горизонт как рама, как граница существует всегда, он условие всего остального, что «в горизонте». Горизонт – это чистая мысль.

М.Горизонт – это наши собственные глаза. А разрушенный горизонт – это смерть, небытие и переход из Хинаяны в номадную грибницу.

Б.То есть в исходно кочевое состояние. Мысль есть движение базовой субстанции, ее копошение в себе. Недаром почесывание в затылке изображает напряженное раздумье.

М.Она неправа. Нужно ездить в последнем вагоне 11.

Б.Как ни странно, но вопрос о том, в каком вагоне ехать, – гораздо важнее для меня, чем вопрос о бытии Божием. А ведь я всю жизнь философствовал. Видно, философствовал с негодными средствами.

М.Это – временный вывод. На станции «Черничная» сейчас не было ни одного человека, а потом будет много черничников. Тебе просто симпатична эта женщина.

Б.Черт меня дернул предложить ей положить сумку на полку. Теперь не отвяжется.

М.А ты обратил внимание, что их шестерых в Загорске в ризницу пустили?

Б.Все какая-то чертовщина. Я всегда ощущал себя чертом по отношению к людям, другим людям, живущим «нормально». Ощущал себя соблазнителем без обещания грядущего удовольствия.

М.Бог – ум молчащий. Он не вмешивается в числа и в то, кто кем себя ощущает. Это не чертовщина, а еще не исследованная область глубинной психологии грибницы, в частности, – власти знака над коммуникацией (а не онтологией) вещей в себе. А в чем, собственно, грядущее удовольствие? Самое опасное – это синдром достижения.

Б.Удовольствия, как и счастья, в жизни нет, нет для нас. Вот эта тетка напротив. Она живая, а мы – мертвые, она живет, а мы размышляем, твою мать!

М.Нет! У нее временами бывает хуже, чем у нас. Серьезные расстройства!

Б.Да, ей хуже. Нам-то где-то все по х…

М.Верно. А мысль – это лишь вид коллекционирования артикулированных психических состояний.

Б.Точнее, мысль – наше неотъемлемое достояние (как и прошлое).

М.Попроси у нее попить – не даст!

Б.Ничего не даст. А может, если очень попросить, то даст. Но что потом с ней делать?

М.Рассказать о суспензории.

Б.Кстати, о суспензории. Когда-то, когда я еще обращал внимание на проявления прекрасной жизни, я понял, в чем наиболее явно видно присутствие Бога в человеке, и это присутствие не мыслительного происхождения, потому что все мыслимое – понятно, так или иначе. А вот прекрасное лицо внушает поистине священный трепет. Не правда ли?