Ориана Фаллачи - Ярость и гордость

Но еще оскорбительнее повела себя одна молодая голливудская актриса (ее имя я не стану упоминать из-за презрения), чья поездка пришлась следом за моей, то есть как раз на те дни, когда мои репортажи бесили лидеров Ханоя сильнее, чем Ан Ти бесила меня во время моей поездки. Движимая скудным умишком, равно как и самонадеянностью, и тягой к публичности, по приезде домой молодая актриса несколько раз выступила с речами, где оклеветала меня, повторяя все то, что говорили обо мне лидеры Ханоя. А именно – я продалась американскому правительству, что я поехала в Северный Вьетнам шпионить на Пентагон, что я сотрудничаю с ЦРУ и оболгала Северный Вьетнам по указанию ЦРУ. Я не убила ее, к сожалению. Я ограничилась тем, что написала ей короткое и свирепое письмо, в котором заметила, что история и политика – слишком серьезные вещи для таких ничтожеств, как она, а кроме того, обещала ей сильного пинка в задницу при первом же случае. Но случай так и не представился. Я была постоянно занята слишком серьезными делами, в основном какой-нибудь войной, она же была постоянно занята каким-нибудь замужеством или фильмом, или видео, в которых учила, как сохранить фигуру. Так что я отвешиваю ей обещанный пинок теперь. Я плюю ей в лицо, как поклонникам Бен Ладена. Поскольку вдобавок всепрощение не входит в список моих добродетелей, я использую эти страницы также и для того, чтобы выразить свое презрение одному из двух американских пленных, с которыми я познакомилась в Ханое. Тому пилоту бомбардировщика, которого освободили вследствие яростного протеста, который я вызвала своим интервью… Встреча проходила перед несколькими северовьетнамскими офицерами и началась с унизительного подбирания конфет, которые самые жестокие из них бросали ему на пол. На каждую конфету – поясной, до земли, благодарственный поклон. Во время интервью (записанного мною) он все твердил о том, как хорошо с ним обращаются его тюремщики, они-де даже кормили его «прекрасным meat-loaf» (колбасным «хлебом»). Я тщетно пыталась воззвать к его чувству собственного достоинства, поведав ему, что американцы только что побывали на Луне, и, когда встреча подошла к концу, я страшно разругалась с офицером, бросавшим конфеты. Из-за этой ссоры меня вынудили покинуть Ханой до истечения срока визы. Тем не менее, когда его освободили, бедный парень не проявил ни капли благодарности, он объявил, что то, что я написала (и опубликовала в журнале «Look» как передовую статью, с анонсом на обложке), – полная ложь. Не было конфет, брошенных на пол, не было унизительного, до земли, поклона в благодарность ублюдку в форме, не было благодарности за «прекрасный meat-loaf». He было моей попытки воскресить его чувство собственного достоинства рассказом об американском путешествии на Луну. Он показал себя таким героем, он даже намекнул на то, что я – коммунистка. Ну что ж… Его имя лейтенант Р.Ф. Фришмен. Скобка закрывается.

Я знаю – у зла нет паспорта. Не нужно убивать тысячи людей во имя Аллаха, чтобы доказать это. Теперь, когда я отомстила за три старые обиды, давайте вернемся к «добрякам», у которых есть подражатели даже среди пилотов бомбардировщиков и голливудских звезд. Я имею в виду итальянских «стрекоз». Нет, они больше не оскорбляют меня, как привыкли раньше. (Завтра, однако, опять начнут, будьте спокойны). Они не оскорбляют и позабыли все, что сделали. Но я не забыла. Исполненная горечи, бессилия, грусти, я ору: «Кто вернет мне пятьдесят лет, проведенных с синяками на душе, с поруганной честью?» Я задала этот вопрос одному бывшему активисту бывшей коммунистической молодежной организации. Организация – настоящее «агентство по трудоустройству»: оттуда вышло большинство левых мэров, чиновников и депутатов, что причиняют страдания нашей стране. Я напомнила ему, что фашизм не идеология, а поведение, и спросила: «Кто вернет мне те пятьдесят лет?» Так как к настоящему времени он тоже заделался либералом, я ожидала извинений: «Ты уж прости нас, пожалуйста». Он же, напротив, усмехнулся и ответил: «Можешь требовать через суд». Да, сколько волка ни корми, все равно в лес смотрит. Нет, их Италия не является и никогда не станет моей Италией.

Но и Италия их противников – тоже не моя Италия. Я не голосую за их противников. Собственно говоря, я ни за кого не голосую. Признаюсь в этом с болью, с печалью, с глубоким чувством вины. Потому что не-голосование – это тоже голосование. Законное, легальное голосование. По формуле «пошли-вы-все-к-черту». Это самое трагическое из всех существующих голосований. Печальное голосование гражданина, который никому не верит, ни с кем не солидарен, который не знает, кто бы мог его представлять, и чувствует себя покинутым, обманутым, одиноким. Одиноким, как я. Как я мучаюсь, когда проходят выборы в Италии! В эти дни я только и делаю что сыплю проклятиями и курю, и между одним ругательством и другим, одной сигаретой и другой я жалуюсь: «Господи! Мы шли в тюрьмы, мы умирали под пытками, под пулями, в концентрационных лагерях за то, чтобы вновь обрести право на голосование. А я не голосую…» Да, я жалуюсь, ненавижу и проклинаю оцепенение, которое мешает мне голосовать, я жалуюсь, завидую тем, кто идет на компромисс, умеет приспосабливаться, доверяет тем, кто кажется лучшим среди худших… (На всех референдумах я, наоборот, голосую. Потому что во время референдумов не выплывают какие-то люди, которые мне не кажутся годными, чтоб меня представлять. Демократический процесс проходит без посредников. «Хочешь монархию?» – «Ни капельки». «Хочешь республику?» – «Конечно». «Хочешь, чтобы у тебя под домом стреляли охотники?» – «Черт возьми, нет». «Хочешь, чтобы твоя частная жизнь защищалась законом?» – «Черт возьми, да»). Теперь, когда этот вопрос прояснен, адресуем пару слов лидеру тех самых противников. Я имею в виду нынешнего премьер-министра Италии.