Сергей Плохий - Последняя империя. Падение Советского Союза

Тот факт, что до августовского путча президент СССР оставался и генеральным секретарем ЦК КПСС, затрудняет разделение двух процессов: падение коммунистического строя и распад советской империи. Есть и такое мнение: после запрета партии, которая “склеивала” республики, удержать последние в единых границах оказалось нечем. На самом деле к августу 1991 года “клейстер” уже выдохся и первые секретари заняли кресла председателей парламентов республик, а нередко и президентов – глав государств, пришедших к власти без участия Москвы. Партийные боссы вроде Ислама Каримова в Узбекистане повысили статус приобретением таких титулов, и удовлетворить их теперь могло по меньшей мере преобразование Союза на конфедеративных началах, если не безоговорочная независимость.

Запрет Ельциным компартии не разорвал связи между союзной столицей и периферией, которые более или менее сохранились лишь в Советской Армии и в КГБ, а спровоцировал бывшую партийную верхушку на открытое сопротивление новому, как им казалось, путчу в Москве – да еще направленному прямо против них. После запрета партии переговоры Горбачева и Ельцина с главами республик шли своим чередом, и на их течение КПСС уже нисколько не влияла. Горбачеву удалось исподволь ослабить власть партии задолго до того, как в России ее объявили вне закона. После путча партия сыграла роль козла отпущения: на ней легко было отыграться, хотя ответственность за попытку переворота лежала главным образом на КГБ и генералитете.

В публичных заявлениях, а после и в мемуарах, Горбачев присвоил лавры едва ли не единственного защитника СССР. Он утверждал, что новый Союзный договор был последним средством сохранить державу, а его враги стремились избавиться не только от президента СССР, но и от Советского Союза. Это правда, но лишь частично. На самом деле противоборство в Москве шло не между сторонниками и противниками Союза, а между двумя точками зрения на реформу Союза. После путча Горбачев отмел идею, пропагандируемую окружением Ельцина – учреждение конфедеративного государства. Формально Горбачев был обязан согласиться с этим предложением Ельцина, чтобы указать отправную точку для переговоров о будущем Союза. На самом деле президент СССР противился конфедерации до тех пор, пока не увидел текст Беловежского соглашения – но тогда эта идея уже утратила смысл.

Барьер между сторонниками двух концепций объединения не только разделял российское и союзное правительства, но и проходила по Кремлю. Георгий Шахназаров и Анатолий Черняев, помощники Горбачева, скептически относились к замыслу шефа убедить глав республик подписать новый Союзный договор. По мнению последнего министра обороны СССР Евгения Шапошникова, пренебрежительное отношение Горбачева к идее конфедерации стало фатальным: “Если бы Горбачев пошел навстречу тем тенденциям, которые несли в себе идею конфедерации с предоставлением центру по общему согласию монополии на связь, транспорт, оборону, совместную внешнюю политику и другие общие для всех республик компоненты жизни и деятельности общества, кто знает, в каком государственном образовании мы жили бы сейчас”. Как и другие военачальники, маршал отказал Горбачеву в помощи, когда президент (и до, и после Беловежской пущи) просил армию поддержать Союз в том виде, который одобрял сам 10.

Борис Ельцин в нашей реконструкции последних месяцев истории Советского Союза предстает фигурой гораздо более сложной, чем только могильщик коммунизма и восточнославянского единства. Ельцин и его приближенные ощущали ответственность за судьбу СССР глубже, чем обычно думают, когда речь идет о людях, заложивших фундамент современной России. Даже самые дальновидные советники президента России не сразу поняли, что проводимая ими линия ведет к роспуску Союза. “Не было изначально задачи развалить Советский Союз, – признавался в интервью Геннадий Бурбулис. – Задача была – разыскать возможности и ресурсы управлять Российской Федерацией по всем правилам дееспособной власти”. Весной 1990 года, по Бурбулису, лишь невозможность осуществления каких-либо реформ по вине ретроградов в союзном парламенте вынудила демократическую оппозицию сделать ставку на органы власти РСФСР. Избрание Ельцина председателем парламента России превратило этот законодательный орган в таран, с помощью которого демократы пробивали дорогу своим начинаниям.

До авантюры ГКЧП Ельцин хотел отобрать у союзного центра как можно больше полномочий – в том числе право пользования природными богатствами России. Этой цели он достиг в конце июля 1991 года, будучи президентом РСФСР. Заговорщики поставили под угрозу его власть и возможность распоряжаться этими ресурсами. Провал путча дал Ельцину и его людям возможность с триумфом вернуться на союзное политическое поле, не так давно ими оставленное, и перейти в наступление. Ельцин, не позволив “ястребам” сохранить империю, взвалил эту ношу на свои плечи. Когда околокремлевские бюрократы потеряли власть, а позиции их шефа, Горбачева, заметно ослабли, команда Ельцина занялась “рейдерским захватом” союзных структур: те, которые оказались не нужны или не по зубам, вроде компартии, просто распустили. Ельцин показывал, что он не только понимает лучше Горбачева, куда дует ветер перемен, но и сильнее как лидер – и что московский трон перейдет к нему. Однако этим он провоцировал республики на бунт, на провозглашение независимости. Ельцину приходилось сбавлять обороты. Идею “рейдерского захвата” СССР он оставил и включился в обсуждение переустройства Союза на конфедеративных началах, что дало бы правительству России достаточно власти для самостоятельного проведения экономических и социальных реформ, без оглядки на консерваторов из бывших партийных верхов прочих республик.