Игорь Осовин - Шестое вымирание. XXI век катастроф

Уже в наши дни достаточно расхожей стала версия о том, что «лучи смерти» Михаила Филиппова, возможно, были взяты на вооружение российской армией. В публикации Евгения Жирнова в журнале «Коммерсантъ-Власть» в июне 2006 года, которая называется «“Лучи смерти” – мощное и страшное оружие войны», об этом сказано следующее: «По мнению некоторых исследователей, интерес военных к “лучам смерти” резко обострился после того, как в сентябре 1905 года, несколько дней спустя после завершения Русско-японской войны, в порту Сасебо затонул флагман японского флота – броненосец “Микаса”. В его пороховом погребе без видимых причин вспыхнул порох, что привело к взрыву и гибели 256 моряков. На пирсе видели человека с каким-то непонятным ящиком, из чего многие тогда заключили, что порох был подожжён таинственными “лучами смерти”. Другие историки утверждают, что генералитет обратил внимание на всепроникающие лучи после похожей истории со взрывом военного корабля, но в 1907 году и во Франции».

Но самая загадочная история приключилась с исчезнувшей рукописью Михаила Филиппова – «Революция посредством науки, или Конец войнам», которую учёный, как следует из его письма в газету «Санкт-Петербургские ведомости», обещал опубликовать в сборнике Академии наук осенью 1903 года. Долгое время считалось, что она также была реквизирована полицией, а в дни Февральской революции 1917 года, когда в здании Петербургского охранного отделения случился пожар, уничтоживший весь архив, сгорела вместе с другими документами.

Однако вскоре после похорон учёного выяснилось, что буквально на следующий день после его смерти к вдове Филиппова – Любови Ивановне – сумел, несмотря на суматоху и присутствие полиции, прорваться один из сотрудников «Научного обозрения» А.Ю. Финн-Енотаевский. Он уговорил вдову Михаила Михайловича дать ему рукопись на несколько дней – чтобы сделать копию. И клятвенно пообещал вернуть текст. Но когда по прошествии изрядного количества времени этого не произошло, и вдова Филиппова напомнила Финн-Енотаевскому о его обещании, тот попросил несколько отсрочить возврат рукописи. Когда же и второй срок истёк, он в ответ на настойчивую просьбу вдовы учёного заявил, что… рукописи больше нет, так как ему из опасений обыска пришлось текст на всякий случай сжечь.

История попала в газеты, и журналисты бросились к Финн-Енотаевскому за подробностями. Тот уворачивался как мог. Ему не поверили, но докопаться до правды так и не смогли. «След этого человека, – писал автор публикации в журнале “Патрон”, – теряется в 1931 году. Он сгинул в сталинских чистках – кстати сказать, был задержан чекистами в тот момент, когда пытался передать американскому консулу в Москве какие-то документы, содержащие государственную тайну. Если не случилось обычной провокации, то были ли те документы материалами Филиппова? Одни догадки» .

Далее в публикации «Патрона» за 2007 год было сказано, что долгие годы в библиотеке Конгресса США хранились мемуары Всеволода Всеволодовича Большакова – бывшего ассистента Филиппова, эмигрировавшего из России в 1915 году. Эти записи в какой-то мере приоткрывают завесу тайны над тем, как незаурядный учёный опередил своё время, в том числе – изобретение голографии.

«Здесь, в городе Лафайет, в 1929 году с грустью оглядываюсь на петербургское прошлое. Будучи с господином Филипповым неразлучным, по мере сил содействующим ему, видя старания его, сомнения, понимаю, что его так злоумышленно оборванная жизнь – следствие наивной неосторожности, ребяческого простодушия, парадоксально уживающихся с чуть ли не божественной мудростью.

Мне, филологу, трудно судить о естественной подоплёке вопроса. Но я знаю, что Михаил Михайлович штудировал книгу “Драгоценные и полудрагоценные камни” и в лаборатории, фокусируя на некоторых из них собранные линзами в пучки идущие в вакууме излучения, заставлял в темноте волшебно источать краски, поражая натуральностью зрелищ составленных им же из геометрически строго огранённых стекляшек копий живописных шедевров. Особенно удался портрет Пушкина. Образ его медленно вращался по ходу часовой стрелки. Где бы ни стоял созерцающий, он получал иллюзию абсолютного объёма, мог спутать живое с неживым.

Касательно подрывного аппарата, тут – другое, не могущее не пугать. Тоже не обошлось без лучей, пронизывающих пространство. Лучей разрушающих! Сам Михаил Михайлович не единожды делался их жертвой. Получал ожоговые волдыри, фартук прорезиненный на нём охватывался пламенем. Но того, он считал, стоило» .