Леонид Леонов - ... и пусть это будет Рязань!

Но слава города в его людях, — и, перечислив этих, поклонимся Рязани за тех, которых подарила она стране и миру. Это из Рязани вышли — поэт Полонский, гравер Пожалостин, издатель «Русского архива» Бартенев, иллюстратор Боклевский, хирург Пирогов, скульптор Голубкина, художник Архипов, поэт Есенин, один из бакинских комиссаров Петров и, наконец, физиолог И.П.Павлов. Все они, за немногими исключениями, ушли навсегда из родного гнезда, но вряд ли Рязань повинна в этом: столица всегда отнимала у провинции ее выдающихся людей… Правда, Рязань оспаривает у бывшего Козлова его Мичурина, у Калуги — Циолковского как уроженцев Рязани; называет рязанцами декабристов Лунина и Волконского; но стоит ли сегодня разбираться в основательности этих притязаний?

Новая трудовая знать народилась теперь в Рязани; она поражает своею множественностью. Мы боремся как раз за то, чтоб этой знатности добилось все население нашей страны. Как перечислить этих рекордистов новых норм, энтузиастов и орденоносцев; знатными становятся колхозы, районы, области; в этом и заключается победа. Особой скромной сдержанностью отмечены эти люди. Повидать их порою труднее, чем прежнюю рязанскую верхушку; надо брать пропуск на завод и отправиться по цехам хотя бы рязанского Сельмаша. — Инструментальщик Кузьмин, острый и пристальный человек, жмет вам руку и рассказывает бегло, как он делает стахановцами своих соседей по станку; формовщик Иванков разгибается от графито-черной земли, чтоб улыбнуться вам мужественно и открыто. Их время дорого, их сутки схронометрированы. Без этих людей не отольешь положенную норму в 22 тонны металла, не выпустишь валовой продукции на 22 миллиона рублей [10] Цифра эа десять месяцев 1936 г.; в 37-и году эта сумма поднимается до 60 милл. руб. … Вот имена людей, о которых в дни районного съезда напоминают рязанские газеты: Софронов, Алексеев, Кривандин, Андрианов. — Почетные здешние старики, Северов и Яковлев, сидят перед вами, помешивая остылый чай. Тридцать лет на одном предприятии, — это плохо втискивается в час беседы. Но эти люди помнят пору, когда на Сельмаше было всего двести человек вместо нынешних трех тысяч. Смешное и жалкое время! Деревянные кузницы, обшитые картоном; «молоток подымешь пошибче, руку о потолок зашибешь»; дымососов не было, и, отправляясь домой, рабочий приносил в легких осьмушку угля. Как это разнится от нынешних цехов Сельмаша!.. А вокруг мастерских процветали тогдашние просветительные учреждения: кольцо из винных лавок, где рабочим отпускали в долг — «спите только, как черти подтравленные!» Три, на разную цену, публичных дома стояли наискосок, и несвежие девы специального назначения на глазах у всех, раздетые, бегали к соседнему булочнику-шинкарю за вином. Бесхитростные истории о прошлом в тысяча первом варьянте текут одна за другой: о гастролерах рязанской промышленности Антоновиче и Голеневиче, поработавших шесть лет на прокладке Сибирского пути и затем спаливших мастерские ради получения страховки; о том, как оберегали рабочие свой завод от погромов черной сотни в 1905 году; о типической для тех лет участи безвестного Калушина:

«…стал вальцы протирать, его и захватило. И повис, и стиснуло… ревит как лев. Увезли, а как поправишься? Больной лежишь, а детя, ведь детя же в рот глядит. От одной мысли вчистую сболеешь! — И Калушин вернулся на завод, и его прогнали. — Нынче я о завтрашнем дне не думаю: будет день, будет все».

И когда рассказывает, как однажды, на рассвете, точно очнувшись от забытья, вдруг увидел молодые листья на деревьях, Северов тихо роняет фразу: «Нет, не бывает сыт жизнею своею человек!»

Беседа с этими людьми глубоко поучительна, как поучительна судьба директора Новикова, питерского токаря и комиссара кавалерийского полка, — как поучителен весь опыт завода в целом. (И рассказывать о других здешних предприятиях, значило бы повторяться.) Вначале — ни сырья, ни заказов; потом долгая борьба с антимеханизаторскими настроениями в сельском хозяйстве. «Не тянут рязанские кони твоих машин, Сельмаш!» Находились отчаянные головы, предлагавшие Новикову брать назад его продукцию за полцены. Потом упорные, очень памятные всем годы... Сейчас рязанский Сельмаш один из лучших семнадцати заводов сельхозмашин. У него собственное конструкторское бюро; его картофелепосадочная машина дает за восемь часов работы двенадцать га посадки. Новую рязанскую картофелекопалку не стыдно было послать на английскую выставку; эта машина идет сейчас в Финляндию, Латвию, Норвегию. Мы читали отзывы тамошних специалистов: хвалят. Вряд ли только из симпатии к людям Сельмаша!.. Самая история работы над картофелекопалкой — тема книги о пятилетних исканиях, неудачах, разочарованиях и новых поисках более совершенного типа такой машины. Мак-Кормикам и Джон-Дирам это тоже давалось не сразу; у них также — то забивало механизм ботвой, то в барабанах собиралась щебенка, то картофель ранился, то попросту все обращалось в земляную кашу. Ныне полторы тысячи таких машин достаточно показали себя в колхозах. Лемеха еще забиваются порою, но кто сказал, что рязанский Сельмаш в 36-м году уже свершил все, на что он способен?