Васіль Быкаў - На крыжах

Ну, а как другие обязанности этой многочислен ной, разветвленной всеохватной системы? В чем они заключались на практике?

Немаловажной обязанностью была также работа с массами, митинги и доклады, беседы и политинформации — все то, что на солдатском языке называлось «толкать мораль». Вот, пожалуй, и все, если не считать еще рутинно» партийной обязанности — вовремя оформлять и пуще глаза хранить партдокументацию. Не маловато ли для могучей, тоталитарной партии в войсках? Да и эти обязанности, насколько они были нужны и обоснованны? Примитивные, импровизированные на ходу политбеседы и политинформации практически никого ни в чем не убеждали, так как строились по типу агитации полуграмотной красноармейской массы времен гражданской войны. В Отечественную же основной контингент бойцов, особенно из молодежи, был уже гораздо выше в своем политическом развитии, чем их предшественники послереволюционных лет, а главное, вовсе не нуждался в надобности убеждать себя воевать за свободу родной земли. Необходимостью того было изначально проникнуто сознание всех — от командующего до последнего повозочника транспортной роты. Другое дело — как достичь победы над сильным, организованным, отлично вооруженным врагом? Но тут штатные партийные пропагандисты в офицерских погонах ничего нового предложить не могли, привычно агитируя солдат бесстрашно отдавать жизнь за Родину. И отдавали. Но вовсе не потому, что к тому их вдохновили беседы замполитов.

Из этого, разумеется, не следует, что в среде политорганов не было людей честных и храбрых. Были разные, как и везде. Но вся эта система была и остается чуждой для армии, бесполезной как в мирное время, так и на войне. Лучшие, может, самые совестливые из политработников давно осознали собственную далеко не блестящую роль в войне. Еще летом 44-го великий Александр Твардовский сравнил воюющего солдата с образом взмокшего от напряжения дровосека, глядя на которого агитаторы из политорганов сочувственно хакают, воображая, что тем помогают ему. Другой всемирно известный писатель, участник войны как-то съязвил, что советская литература о войне свелась в конце концов к доказательству того, как русский солдат торопился отдать жизнь за Родину и как трудно было генералам водить пальцем по карте. Сарказм этой мысли очевиден. Как всякий сарказм, он содержит известное преувеличение, но также и известную истину.

В эту нелегкую пору в жизни страны, когда из нашей недавней истории исчезают многие белые пятна, когда развенчиваются многие пропагандистские мифы, настало время разобраться и с одним из самых распространенных и устойчивых заблуждений прошлой войны.

Июль 1991 г.

У меня не было счастливого детства. И поэтому воспоминания о нем радости мне не приносят... Пришлось оно на тяжелые тридцатые годы — ужаснейшие в социальном и политическом отношениях. Голод, бесправие. Конечно, дети не переживали в полной мере того, что пришлось на долю родителей. Но эта атмосфера сказывалась на формирующейся детской психологии. И моя эмоциональная память сохранила много печали... Что же касается последующих лет, то они были еще хуже. Оглядываясь ныне на прошедшую жизнь, вижу, что только к пенсионному возрасту у человека моего поколения появилась возможность обрести более или менее достойное существование. Однако и это время оказалось кратким: начавшаяся перестройка принесла не высвобождение, а новые проблемы, и без того осложнившие бытие. Общеизвестно, как многие, особенно из среды интеллигенции, восприняли перестройку — как зарю нового счастливого дня. Когда если не нам, то нашим внукам замерцала новая, счастливая жизнь. Но все оказалось весьма иллюзорным и проблематичным. И вера в благоприятный исход перестройки все более меркнет.

У перестройки есть прецедент — хрущевская оттепель, вселившая было бурные надежды. После XX съезда было позволено говорить то, о чем до тех пор молчали. И я написал несколько рассказов, которые напечатал сатирический журнал «Вожык». Но вскоре период оттепели сменился длительными заморозками. Я переключился на военную тему: написал повесть «Журавлиный крик». Тогда я не думал, что стану писателем, работал в областной газете. После приема в Союз писателей много лет работал литконсультантом с окладом 80 рублей в месяц.

Послевоенная литература создавалась в атмосфере эйфории от нашей действительно исторической победы. Тогда казалось, что главное сделано — немецкий фашизм побежден, остальное наладится само собой. Но не наладилось. Диктаторский режим в стране не только не устранился, но в общем еще и усовершенствовался. И после ухода из жизни Сталина тоталитаризм оставался в полной силе. Но мы, воспитанные несвободой, не очень задумывались над тем. Нас утешало мирное существование, гарантом которого, как утверждалось, была политика правящей партии. Эта политика десятилетиями оставалась неизменной, и главный ее смысл был в безмерном вооружении страны. Производство оружия достигло немыслимых размеров. Когда половина общественного продукта стала уходить на нужды армии и военно-промышленного комплекса, крах всей экономики стал неотвратим.