Андрей Савельев - Осколки эпохи Путина. Бюрократия против нации

Воронежское село встретило тусклое изображение президента на мониторе, установленном в замшелой глубинке, надрывными вопросами. Здесь жить было очень тяжело или вовсе невозможно. Но люди жили. Они задали Президенту вопросы, которые понравились ему своей краткостью, но очень не по душе пришлись своим критическим настроем. Никакого уважения к Президенту в этих вопросах не звучало. Его как бы заставляли отчитываться. А это для Властителя дело невозможное. Президент попытался ответить, как мог, но почувствовал, что ответы выходят у него какие-то куцые, «не в тему».

Когда он говорил, как многодетной семье выжить при пособии в 100 рублей на ребенка и при отсутствии работы для главы семьи, пришлось сослаться на то, что пенсионный возраст для многодетной матери его решением уменьшен с 55 до 50 лет. Но как дожить до пенсии, чем кормить детей? И как потом на этой пенсии свести концы с концами, если размеры пенсии не покрывают физические потребности организма?

Что делать многодетной матери, Президент так и не от-вети/і. Он смог лишь снова вспомнить, что государство стимулирует рождение второго ребенка. Остальные дети, как следовало из речи Президента, для страны «неактуальны». Для этих детей есть разные программы, суть которых Президент не вспомнил и о наличии которых ничего не знал. Но он был уверен, что какие-то программы где-то должны быть. Ведь должно же быть милосердие. Значит, оно где-то есть.

Президенту нечего было сказать, и он в который уже раз начинал нервничать. Только усталость от неподготовленных вопросов подавляла нарастающую нервность. У Президента уже не было сил шутить или иронизировать. Он просто старался поскорее перейти к другим вопросам, которые были бы для него удобны и приятны.

Вопрос сельского артельщика о ВТО несколько успокоил Президента. На этот счет ему не раз приходилось повторять выученные доводы о непременной защите сельхозпроизводителей. Селу, как считал Президент, он помогает очень много — и единым налогом, и кредитами, и поддержкой молодых семей 40 % скидкой на жилье, и квотами на ввоз продуктов питания. Президент не знал, что сельского хозяйства в его стране уже почти не существует. Он не знал, что вся помощь селу оседает в карманах чиновников, что резко упало поголовье скота, скатившись до уровня столетней давности. Он не знал, что спекулянты захватывают пашню и она годами стоит заросшей бурьяном. Он знал о селе не больше, чем сельский артельщик про ВТО.

Фермер спросил Президента, отчего у него молоко покупают по 8 рублей, а в магазине продают по 30? Что мог сказать Президент? Только то, что с этим надо бороться. Он пустился в объяснения о перекупщиках-монополистах, о местных властях, которые поддерживают монополистов, о «крышевании» тех, кто грабит производителя, о спекулятивных наценках. Президент все объяснил. Как и просили его. Он не понял, что все эти объяснения фермер мог бы и сам дать любому. Он не понял, что фермер сообщил о невозможности такой жизни, где производителю продовольствия приходится каждый день бороться за жизнь своего предприятия. Потому что Президент не любил ездить на село и думать о неразрешимой уже многие годы проблеме — как накормить народ. Да и сам народ Президент не любил. Особенно сельский — в грязных ватниках и заляпанных глиной сапогах. Село ему представлялось сплошной грязью. Президент любил на селе только одно — фотографироваться посреди пшеничного поля с колосками в руке.

Общение с военными никогда не доставляло Президенту удовольствия. Разве что с назначенными им генералами. Вот зачем этот полковник с помятым лицом не подыграл Президенту, который спутал марку баллистической ракеты, испытания которой как раз приурочили ко дню общения Президента с народом? Что ему стоило? Нет, надо стоять на своем! Все они такие — рапортуют навытяжку, жрут глазами начальство, а не уважают Верховного Главнокомандующего. Не говорят, но точно не уважают. Даже когда задают заученный вопрос о новой военной технике.

Президенту было бы приятно рассказать о новых истребителях, крейсерах и ракетах. Он привычно перечислил свои надежды на модернизацию. Но ему мешал этот ироничный взгляд уставшего полковника, его обветренное лицо — обветшалое, как и вся армия страны, идущей на дно вместе со своей армией. В этом лице не было ни подобострастия, ни надежды на уважение. В этом лице было какое-то тоскливое знание о том, что все надежды Президента можно назвать как угодно, но только не правдой. Никак это лицо не соответствовало тезису Президента об очень компактных, но очень эффективных вооруженных силах. Это пугало.