Неизменного кумира моей юности и всей жизни не стало рано, 25 октября 2008 года, а ведь он был всего лишь на пять лет старше меня. С его уходом я почувствовала настоящее горе и духовное сиротство. Это была личная потеря, тяжело переживаемая, ибо он олицетворял мир, которым жили и который любили мои родители. Он продлевал во мне ощущение их присутствия. Душа болела долго, пока не примирилась с мыслью, что время и мир покидают арену с той стремительностью, с какой уходят маяки, освещавшие мой путь. Боги тоже не вечны.
Приведу здесь два стихотворения, которые тогда же возникли у меня как терапия, как спасительный крик.
* * *
Вы к нам пришли в годах шестидесятых,
Когда в стране царили труд и мир.
По праздникам и прочим круглым датам
Ваш голос заполнял земной эфир.
И слушать Вас вошло тогда в привычку
Средь прочих сказок сбывшихся и див.
Небрежным жестом Вы чиркнули спичкой,
Тем малым взрывом космос народив.
Вы были не звездой, не мега — Богом,
Стояли над улыбчивой толпой.
При виде Вас смягчался понемногу,
Добрея сердцем, человек любой.
С благоговеньем мир людей Вас слушал
И смаковал классический вокал:
Царили Вы в умах, сердцах и душах.
Да что там мы?! — весь космос замирал,
Рожденный Вами. Всем нам прибавлялось:
Кому-то знаний, сметки, чистоты.
Ну а другие, Вами вдохновляясь,
Рвались вперед, на пик своей мечты.
Но только нет, не всем дано так много,
Как ни тянись в заоблачную высь.
И рядом с Вами лунною дорогой
Так никому и не пришлось пройтись.
Хотя б за то, что мы делили воду
И хлеб святой на лучшей из планет,
Спасибо и родителям, и Богу.
Хотя без Вас… других богов и нет.
* * *
За что же Ангел так меня обидел
И рано вверг в судьбину сироты?
Пуста теперь священная обитель.
Снега напрасно ищут чистоты,
Удел их — холод. Сферы вековые,
Я слышу, слышу ваш печальный звон…
Там, в ваших высях, свечи золотые
К нему в огнях несут со всех сторон.
Ах, мне бы думать о себе пристало,
О том бы плакать, что, как мир, старо…
Да вот беда — нас крепко повязало
Незримой нитью высшее родство.
Оно пришло, все в трепетных излуках,
Не от хлебов и не от сжатых рук:
Он просто пел, Творца он славил звуком,
А я лишь понимала этот звук.
Зачем тоскую, убиваюсь зряшно,
И довожу себя до горьких слез?
Да просто жить не хочется и страшно,
Когда ушел души моей колосс.
Как безвозвратно, непреодолимо
И смех, и радость растворились с ним…
Помилуй, Бог, в суде своем Муслима,
И верь друзьям — был праведным Муслим.
Лязгая всеми сочленениями, поезд дернулся и плавно, почти незаметно покатился вперед, словно это не он двигался, а вся окружающая его действительность начала проваливаться куда-то в прошлое, в отжившее, отторгая пассажиров от толпы, остающейся на перроне, от того мира, где они еще минуту назад так равноправно и уверенно суетились.
Величаво и неторопливо проплывали мимо монументальные сооружения, возведенные в стиле столь же монументальных эпох и являющиеся памятниками архитектуры. Словно живое доверчивое изваяние, не жаждущие прощаний, наплывало и исчезало прочь старинное здание вокзала, таща прицепом многочисленные объекты железнодорожной инфраструктуры — от насосной станции с бюветом пресной воды до складов, камер хранения, сортировочных и пожарного депо, киосков с напитками, заросших хмелем туалетов и еще бог знает каких каменных построек, маленьких и вычурных, словно игрушечных.
Этот чистенький и компактный районный городок был единственным и окончательным пересадочным узлом при поездке из любой точки страны на южный берег Крыма. Но это так, к слову сказать. Главное то, что со своим прославленным вокзалом, продуманно и основательно возвышающимися в центре роскошными просторными домами в два-три этажа и уходящими в горизонты частными усадьбами он был почти мистическим местом, некоей границей между двумя мирами — непримиримыми, нерастворимыми друг в друге. Здесь происходили не только транзитные пересадки пассажиров с поезда на поезд, но и следующее за этим их преображение, даже внутреннее, на уровне сути и настроений, — в соответствии с курсом следования. Так бывает только в сказке. Ну и еще здесь…
Назывался городок незатейливо, но и непонятно — Бияр. Со временем прижилось мнение, что речь идет о каких-то двух знаменитых ярах, коих в этой местности вообще не сосчитать, и в дальнейшем люди стали придумывать легенды, относящие к временам давним, смутным, забытым — ведь начало свое город брал во второй половине XIX века. А что было до этого, никто не знал и не знает. Степь, наверное, была, Дикое поле со скифскими курганами, увенчанными каменными бабами, любимыми фигурами народных сказаний…
Читать дальше