– Понимаешь теперь?.. – сказал вдруг Раскольников с болезненно искривившимся лицом».
Почуял, угадал Достоевский русскую душу в бедняке-студенте Раскольникове! – не «нигилистов» – вненациональную пакость, не жалкие «идеи» обличал он, не обличал он и вовсе никого – а угадал в малом самую суть этой души с ее гордыней и высокомерием, великодушием и фантастичностью, с ее глубокой, неизбывной оскорбленностью, с ее нетерпением , с размахом ее дерзости, с ее верой в себя и самонадеянностью – и надломленностью этой веры! С вечным ее одиночеством и тягой к сообщению… вот только сообщаться не с кем… Одна Соня.
Она занимает все больше места в романе и в его (и нашей) душе. Это только что не смешит нашего героя. Кто она? Какой-то воробышек, живой комочек, свалившийся на столичную панель. Университетскому ли мыслителю, Наполеону ли толковать с нею? – о чем? (И нам ли – с нашим гонором научного знания?!)
«– … Еще бы не ужас, что ты живешь в этой грязи, которую так ненавидишь, и в то же время знаешь сама (только глаза стоит раскрыть), что никому ты этим не помогаешь и никого от чего не спасаешь! […] Ведь справедливее, тысячу раз справедливее и разумнее было бы прямо головой в воду и разом покончить!
– А с ними-то что будет? – слабо спросила Соня, страдальчески взглянув на него, но вместе с тем как бы вовсе и не удивившись его предложению».
«Он начал пристально всматриваться в нее.
– Так ты очень молишься Богу-то, Соня? – спросил он ее.
Соня молчала, он стоял подле нее и ждал ответа.
– Что ж бы я без Бога-то была? – быстро, энергически прошептала она […].
– А тебе Бог что за это делает? – спросил он, выпытывая дальше.
Соня долго молчала, как бы не могла отвечать. Слабенькая грудь ее вся колыхалась от волнения.
– Молчите! Не спрашивайте! Вы не стоите!.. – вскрикнула она вдруг, строго и гневно смотря на него».
Но в поисках опоры в нем подвигается какой-то душевный пласт.
«…– Потом я еще узнал, что никогда этого и не будет, что не переменятся люди и не переделать их никому, и труда не стоит тратить! Да, это так! Это их закон… Закон, Соня! Это так!.. И я теперь знаю, Соня, что кто крепок и силен умом и духом, тот над ними и властелин! Кто много посмеет, тот у них и прав. Кто на большее может плюнуть, тот у них и законодатель, а кто больше всех может посметь, тот и всех правее! Так доселе велось и так всегда будет! Только слепой не разглядит!»
Тяжко герою, застрявшему между злом и добром, между «законом власти» и великодушием; брошена в стороне уже и экономика! (составляющая и в самом деле не больше трети истинной жизни – хоть и находится в фундаменте ее – но поживи-ка в фундаменте!) – теперь уже не до нее, уже и не до фундамента!
«– Нет, нет тебя несчастнее никого теперь в целом свете! – воскликнула она, как в исступлении… и вдруг заплакала навзрыд, как в истерике.
Давно уже незнакомое чувство волной хлынуло в его душу и разом размягчило ее. Он не сопротивлялся ему: две слезы выкатились из его глаз и повисли на ресницах.
– Так не оставишь меня, Соня? – говорил он, чуть не с надеждой смотря на нее.
– Нет, нет; никогда и нигде! – вскрикнула Соня, за тобой пойду, всюду пойду! О Господи!.. Ох я несчастная!.. И зачем, зачем я тебя прежде не знала! […] Вместе, вместе! – повторяла она как бы в забытьи и вновь обнимала его, – в каторгу с тобой вместе пойду! – Его как бы вдруг передернуло, прежняя, ненавистная и почти надменная улыбка выдавилась на губах его.
– Я, Соня, еще в каторгу-то, может, и не хочу идти, – сказал он.
Соня быстро на него посмотрела.
После первого, страстного и мучительного сочувствия к несчастному опять страшная идея убийства поразила ее. В переменившемся тоне его слов ей вдруг послышался убийца».
Соня не воспринимает его рассудочной диалектики, но он упорен в отыскании именно рассудочного ответа.
«…– Я… я захотел осмелиться , и убил… я только осмелиться захотел, Соня, вот вся причина!
– О, молчите, молчите! – вскрикнула Соня, всплеснув руками. – От Бога вы отошли, и вас Бог поразил, дьяволу предал!..
[…]
– Я все хотел забыть и вновь начать, Соня, и перестать болтать! […] И неужели ты думаешь, что я не знал, например, хоть того, что если уж я начал себя спрашивать и допрашивать: имею ли я право власть иметь? – то, стало быть, не имею права власть иметь. Или что если задаю вопрос: вошь ли человек? – то, стало быть, уж не вошь человек для меня , а вошь для того, кому это и в голову не заходит и кто прямо без вопросов идет… Всю, всю муку всей этой болтовни я выдержал, Соня, и всю ее с плеч стряхнуть пожелал: я захотел, Соня, убить без казуистики, убить для себя, для себя одного! […] Не для того я убил, чтобы получив средства и власть, сделаться благодетелем человечества. Вздор! Я просто убил; для себя убил, для себя одного […] Мне другое надо было узнать […], вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить, или не смогу! Осмелюсь ли нагнуться и взять, или нет? Тварь я дрожащая, или право имею…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу