Лев Вершинин - Грозная Русь против «смердяковщины»

Так что с какого-то момента Долгорукий, еще и разославший своих людей в разные стороны, был обречен, и когда 8 октября близ станицы Урюпинской некие «неведомые людишки», налетев ночью, убили князя, четырех офицеров и с два десятка драгун, никого это особо не удивило. Типа, собакам собачья смерть. Не удивило и то, что все «эксперты», сопровождавшие экспедицию, « волей Божиею сумели спастись »: кого же Господу и спасать, в самом-то деле, если не безвинных людей?

Логика инициаторов акции ясна: никто ничего не знает, фотографий и видеозаписей нет, отговариваться, хоть на кресте клянясь, можно со слезой в очах, а пока суд да дело, что-то забудется, да и война идет, можно на фронтах отличиться так, что даже злопамятный царь решит спустить дело на тормозах. И все бы хорошо, но тут непонятно какая шлея попала под хвост главному из «неведомых людишек». Сразу после ночной трагедии по Дону помчались гонцы с призывами восстать и угрозами за неподчинение, по принципу «Кто не с нами, тот против нас». От имени Кондратия Афанасьевича. Что опять-таки никого не удивило: на него у царя компромата было достаточно со старых времен, и если уж кого-то взяли бы за шкирку в самом начале расследования, так это его, так что особо прятаться смысла не было. Иное дело, что – если по уму – не было ему уже места и на Дону.

Вообще-то, конечно, самым правильным вариантом было, отведя душу, уйти в бега, хотя бы и на ту же Кубань, где – формально «под ханом», а по факту сам себе головой – вполне преуспевал брат. Почему он не сделал этого – загадка. Возможно, сыграла роль всем известная «ума палата», не позволившая просчитать ситуацию. Возможно, взрывной характер. А может статься, не позволило окружение: вожакам «голутвы», чтобы «раскачать старый Дон сверху донизу», необходим был серьезный, авторитетный вождь, с весом в обществе. Или, такое тоже не исключено, напели что-то раскольничьи проповедники, которых Булавин привечал еще в Бахмуте: недаром же одним из ближайших к нему людей был фанатик-старовер Игнат Некрасов, а главная суть первых воззваний заключалась в том, что, дескать, « бояре и немцы вводят казаков в эллинскую веру, для того и жгут, и казнят напрасно ».

Как бы то ни было, вместо того чтобы тихо сгинуть, Кондратий Афанасьевич пошел по «верхам», собирая бурлаков и гультяев, в изобилии бродивших по степи. О многом говорят прозвища мелких атаманов, тотчас примкнувших к новому лидеру: Никита Голый, Семен Драный (этот, правда, личность крепкая, бывалая), Семен Рваный, еще один Семен, Клейменый. Сами по себе они, конечно, были чистым криминалитетом. Разве что Драный, человек пожилой, слегка остепенился и осел аж атаманом в одном из «бурлацких» городков. Но теперь все эти голые, драные и клейменые выходили в разряд «политической оппозиции», чего, конечно, вербально оформить не умели, но чувствовали и весьма, надо полагать, гордились.

Человеческий фактор

С каждым днем «прелестные письма» становились все радикальнее. Кондратий Афанасьевич фантазировал вовсю, с размахом, возможно даже, сам себе веря. По его версии, поддержать мятеж «всею силою» обещали уже и астраханцы (давно и прочно усмиренные), и запорожцы (ни о чем таком пока не слыхивавшие), и терцы, и даже братья с Яика. Речь уже шла о походе на Азов, освобождении «каторжных людей, да кандальных, да работных» и, как основной цели, о походе на Москву. Вот тут в Черкасске серьезно встревожились. Мавр сделал свое дело, и сделал хорошо, но теперь его следовало как-то тормозить, пока Петр не понял, как все запущено, и не рассердился всерьез.

Крови, однако, никто не хотел.

Собрав немалое войско, Лукьян Максимов двинулся на усмирение – и где-то на Айдаре случилось нечто странное. Сперва маленькая, фактически без жертв с обеих сторон стычка, затем отступление – в полном порядке – булавинского скопища, которое никто и не подумал, вопреки законам степной войны, преследовать, а на следующий день, после долгого ночлега и плотного завтрака, – чудо. Согласно донесению войскового атамана царю, « закотный городок налетом взяли, тех воров разогнали, ста и еще двум урезали для науки нос, десять и одного повесили за ноги, а иных постреляли ».

Красиво, да, но в архивах Черкасска сохранилось и другое донесение, предыдущее, на имя самого Максимова, от некоего Ефрема Петрова, атаковавшего и бравшего этот самый Закотный городок. И вот там-то сухо, как положено в ведомственной переписке, сообщается, что « на то место, где воры стояли, и в том месте их, воров, не явилось, только стоит их воровской табор, телеги и лошади ». То есть никакого боя и никаких репрессий не было; «ворам» и их атаману дали шанс уйти куда глаза глядят и больше не отсвечивать. Это было и порядочно (Кондратию Афанасьевичу намекнули, что зла не держат), и мудро, поскольку Петр, при всей своей подозрительной натуре, поверил. Если при первых известиях о гибели Долгорукого он отдал приказ по действующей армии усилить над казаками контроль и даже (на всякий случай) отобрать у них лошадей, то донесение Максимова его вполне успокоило. « То, как ясно ведомо , – писал он Меншикову, – учинилось не бунтом, но те, которых князь Юрий высылал беглых, собрався ночью тайно, напали и убили его. И сами ж казаки ж из Черкасского послали на тех беглых несколько сот ».