Евгений Примаков - Конфиденциально. Ближний Восток на сцене и за кулисами

А в Москве все еще находились, очевидно, под впечатлением первичных оценок Насера. Во всяком случае, два моих первых материала с явно позитивной оценкой происходящих в Сирии событий в «Правде» не опубликовали. Задержали публикацию и интервью с Зуэйном. Послом в Дамаске в то время был Анатолий Александрович Барковский. Он тоже нервничал по поводу реакции руководства МИД СССР на его объективную информацию. После нашей продолжительной беседы о происходящем в Сирии Барковский направил шифротелеграмму в Москву с предложением вызвать меня для доклада. 11 марта по вызову из редакции «Правды» я вылетел в Москву и на следующий день докладывал в ЦК о своих беседах и впечатлениях. Барковский и, естественно, я были довольны предпринятой им инициативой. Послу подтвердили из МИДа правильность его оценки происшедшего в Сирии, а мои материалы пошли на страницы газеты. 24 марта я вновь прилетел из Москвы в Дамаск.

Конечно, небо над Сирией еще далеко не очистилось в то время, но стало ясно, что к власти пришли силы, готовые устанавливать тесные отношения с Советским Союзом. Однако по-настоящему сближение между СССР и Сирией произошло уже после того, как к власти в 1970 году пришла более радикальная мелкобуржуазная группа под руководством Хафеза Асада.

Кстати, первая моя встреча с X. Асадом произошла еще в марте 1966 года. После февральского переворота и моей беседы с премьер-министром Зуэйном я был приглашен на демонстрацию в годовщину создания баасистской партии. На трибуне стояли новые руководители. Меня представили подъехавшему уже во время демонстрации и поднявшемуся на трибуну командующему сирийскими ВВС Хафезу Асаду. Его охраняла группа автоматчиков, которые были настороже и зорко вглядывались в ряды проходивших мимо трибуны, — ситуация пока не устоялась, а переворот 23 февраля был самым кровавым из всех происшедших ранее в Сирии.

Интересно, что, когда в 70-х годах я встретился с президентом Асадом и напомнил ему о нашем знакомстве, он был искренне удивлен. «Неужели вы тот самый корреспондент „Правды“, с которым я тогда познакомился на демонстрации?» — спросил он.

Настрой советского руководства в 50-60-х годах в поддержку коммунистических партий арабских стран не заслонил реальность: отсутствие коммунистической перспективы на Ближнем Востоке. Я уже писал, что в Москве не сразу это поняли и не сразу сориентировались в пользу арабских революционных националистов. Однако такая ориентация произошла. И возможно, события в Судане и НДРИ окончательно перечеркнули колебания тех, кто верил хотя бы в «точечную» перспективу победы и сохранения у власти в арабском мире коммунистических или прокоммунистических сил.

Первый раз в Судане я был в январе 1966 года, уже после свержения военной диктатуры генерала Аббуда. К власти пришли Национально-юнионистская партия (НЮП) и наиболее реакционная — «Аль-Умма». После ликвидации военного режима Суданская коммунистическая партия (СКП) находилась в течение нескольких месяцев на легальном положении, но незадолго до моего приезда был принят закон о запрете деятельности СКП, и она снова ушла в подполье, сохранив при этом серьезное влияние в стране. Правящие партии полностью отвергали возможность присутствия СКП в политической жизни Судана.

Однако враждебное отношение к местным коммунистам тогда не сказывалось на стремлении верхушки НЮП и сторонников реформ в партии «Аль-Умма» — были и такие — развивать отношения с Советским Союзом. И председатель НЮП Аль-Азхари, и тридцатилетний лидер «Аль-Уммы» Сиддик аль-Махди, вокруг которого группировались партийные «реформаторы», прямо говорили мне об этом. А когда я посетил министра информации — уммовца, то увидел на его столе фотографию сына, студента исторического факультета Ленинградского университета. «Я послал его на учебу в Лондон, — сказал министр, — а он захотел учиться в СССР». Рассказали мне и о другой интересной детали. В ноябре 1965 года в Хартуме собрались толпы демонстрантов с антикоммунистическими лозунгами. Именно в это время председатель «Аль-Уммы» Сиддик аль-Махди пришел на открытие Советского культурного центра в суданской столице и выступил с теплыми словами в адрес СССР.

25 мая 1969 года группа армейских офицеров под руководством Нимейри осуществила переворот. Сразу же после прихода к власти Нимейри я вылетел из Каира в Хартум, имея задание редакции «Правды» встретиться с лидерами и победившего восстания, и Суданской компартии, которая вышла из подполья. 29 мая состоялась моя встреча с секретарем СКП Абдельхаликом Махджубом. Вот что он сказал мне (цитирую по своей записи): «Новый режим прогрессивный. В подготовке и осуществлении переворота приняла участие группа армейских коммунистов. Но коммунисты не намерены растворяться в Революционном совете, созданном Нимейри. В правительство, правда, включили несколько коммунистов, но в личном качестве, на основе, как сказал премьер-министр, их личных заслуг. Выбрали неплохих товарищей, но при их назначении не советовались с ЦК Суданской коммунистической партии. Мы будем продолжать бороться за то, чтобы новая власть была связана с революционным народом, а для этого она нуждается в равноправном партнерстве с компартией, которая представляет собой на данный момент единственную реальную силу, способную работать в народных массах». Фраза «в равноправном партнерстве» резанула слух. Сомнения в такой постановке вопроса подкрепились после того, как встретился с генералом Джафаром Нимейри.