Евгений Примаков - Конфиденциально. Ближний Восток на сцене и за кулисами

Фок со своей стороны заявил следующее: „Сегодня весь мир говорит о предстоящей поездке Никсона в Пекин. По мнению Фока, СССР должен и может перехватить инициативу Никсона и незамедлительно предпринять шаги по восстановлению контактов с Израилем. Это, по его мнению, затмит 2 вопрос в мировом общественном мнении о поездке Никсона в Пекин, позволит СССР перехватить инициативу взять дело урегулирования на Ближнем Востоке в свои руки. СССР от этого только выиграет, а США проиграют…“

22. ХП.1971 года А. Шелепин»

Одновременно поступил сигнал от Садата. 23 июля в шифротелеграмме из Каира секретарь ЦК Б.Н. Пономарев сообщал, что Садат сказал ему: «Это даже плохо, что с Израилем говорят только США, а не СССР. Он подчеркнул, что способ установления нами возможных контактов с Израилем оставляется на усмотрение советской стороны».

Так родилась совершенно секретная «Особая папка». Она определила проведение конфиденциальных контактов с израильским руководством, которые осуществлялись с перерывами с августа 1971 по сентябрь 1977 года. В этих контактах был задействован сначала я один, а потом вместе с Юрием Васильевичем Котовым — ответственным сотрудником КГБ. Со временем образовались и другие неофициальные каналы связи, но, судя по всему, наш был основной. Рассказ о нем представляет интерес и потому, что он показывает: даже в период отсутствия дипломатических отношений с Израилем Советский Союз пытался, действуя по всем направлениям, привести дело к компромиссному, в интересах всех сторон, урегулированию на Ближнем Востоке.

«Совершенно секретно

Особая папка

тт. Андропову, Громыко

Выписка из протокола № 12 заседания Политбюро ЦК от 5 августа 1971 года

Вопрос МИД СССР (по Израилю)

1. Направить в Израиль для проведения негласных контактов с официальными представителями Израиля тов. Примакова.

2. Утвердить проект указаний тов. Примакову для бесед с израильскими руководителями.

3. Утвердить указания послу СССР в Каире.

Секретарь ЦК»

Нужно сказать, что все материалы, которые цитирую, я увидел только три десятка лет спустя, когда по моей просьбе, связанной с написанием этой книги, они были рассекречены. Да и о том, что назначен осуществлять столь ответственную миссию, узнал лишь после состоявшегося решения об этом. Будучи заместителем директора Института мировой экономики и международных отношений, проводил свой отпуск с женой в Венгрии на озере Балатон, когда туда приехал из Будапешта сотрудник нашего посольства и сказал: «Вам необходимо срочно вылететь в Москву».

Что случилось? В голову лезла страшная мысль: что-то стряслось с сыном, который не был с нами. Чуть-чуть меня успокоило разъяснение представителя посольства, столь рьяно выполнявшего данное ему поручение: «А супруга может оставаться отдыхать — срочно вызывают вас одного».

И вот я в Москве. У трапа самолета меня встретил мой товарищ, принимавший участие в начальной стадии «курдской эпопеи», о которой тоже пишу в этой книге, Владилен Николаевич Федоров. На момент встречи в аэропорту генерал Федоров был начальником отдела Ближнего Востока Советской внешней разведки. От него я сразу узнал о причине вызова. Затем последовали встречи с Ю.В. Андроповым, А.А. Громыко, тщательное знакомство с директивными указаниями по поездке.

Решили осуществить ее с помощью председателя Комиссии по атомной энергии Израиля Ш. Фрейера, с которым познакомился во время одного из заседаний Пагуошской конференции. Профессор Фрейер — очень симпатичный, либерально настроенный, расположенный к откровенным беседам человек — принадлежал к тем израильским кругам, которые хотели сближения с СССР. Его положение позволяло ему выходить на «израильский верх». Он мне говорил тогда, что было бы полезно организовать контакты СССР с Израилем «хотя бы на неофициальном уровне».

Передали Фрейеру, что я хотел бы встретиться с ним в Риме. Там он с готовностью взял на себя организацию моей секретной поездки в Тель-Авив. О полной конфиденциальности миссии не забывали каждый раз говорить мне все, с кем встречался в Москве до поездки. В Рим Фрейер прибыл с директором кабинета министра иностранных дел Израиля Бароном. С билетом в Кельн через транзитный зал римского аэропорта 28 августа 1971 года я попал на борт самолета израильской авиакомпании «Эль Ал», взявшего курс на Тель-Авив.

Разместили меня в квартире жилого дома. Не скрою, чувствовал себя неуютно — один, в незнакомой стране, думал: произойдет что-то и никто даже не узнает. Но при этом понимал, что израильтянам невыгодно, чтобы «что-то произошло». Устал, все эти мысли отступили, и я заснул крепким сном. А на следующий день после прилета состоялась встреча с министром иностранных дел Израиля Аба Эбаном. Он вначале решил прочесть мне лекцию, как был создан Израиль, об отношениях с арабскими странами, с жаром стал высказывать претензии к советской политике. Тут я решил прервать его: «У нас есть куда больше, что сказать о недостатках вашей политики. Но я не думаю, что в таком обмене „любезностями“ смысл нашей встречи». Небезынтересно отметить, что Эбан читал по заранее заготовленному тексту и предложил даже протоколировать беседу, от чего я отказался, сославшись на неофициальный характер своей миссии. Тогда он попытался истолковать инициативу Меир в Финляндии как «предложение именно официальных контактов». Но, видимо почувствовав по моей реакции, что Эбан перегибает палку, в разговор вмешался участвовавший во встрече советник премьер-министра Динрих и сказал, что Меир в его присутствии предлагала контакты между нами в любой форме. Динрих не ограничился этим и передал записку Эбану, однако тот продолжал выяснять, «кого я представляю — Громыко, Андропова или кого-то еще». Сказал ему, что в ответ на предложение премьер-министра Израиля о встрече я направлен в Израиль с неофициальной и конфиденциальной миссией советским руководством.